в толпе таких же, как сам, молодых, голодных и честолюбивых, вновь обрел силы и веру в свою счастливую звезду.
Амели, его маленькая и слабая Амели, которую в порыве особой нежности он называл Эрато, не смогла вынести на своих хрупких плечах тяжкое бремя музы. Исходящего от нее света хватило всего на несколько картин, таких же ровных, спокойных и текучих, как и она сама. А потом свет погас, и храм, который Савва воздвиг для своей Эрато, рухнул, едва не погребя творца под своими обломками.
У него больше не было ни музы, ни света. Его муза оказалась такой же дешевой и ненастоящей, как тряпичная роза в ее волосах. Она больше не вдохновляла, лишь тяготила, сталкивала в бездну, спастись от которой можно было только забытьем, подаренным полынной настойкой.
Зимой умер Амедео, больной, нищий, так и не нашедший признания. На память о нем осталась лишь стопка набросков и несколько подаренных картин. Жанна ушла вслед за своим творцом, добровольно и безропотно, как и должно уходить настоящей музе.
А Амели не уходила. Развенчанная муза Амели жила с ним под одной крышей, дышала одним воздухом и отравляла его жизнь своей безропотностью и ненужностью.
Савва был пьян, когда Фортуна снова явила ему
