Савва. — Губ касается стылое дыхание, у прощального поцелуя Лалы вкус тлена. — Рано или поздно... А ты будь проклят! Ты и твои музы!
Его последний выдох становится ее первым вдохом. Жизнь заканчивается так нелепо и так больно, но умирать уже не страшно. Что ему какое-то проклятье! Он проклят уже многие годы, с того самого дня, когда положил за пазуху мертвую розу мертвой Эрато... Или когда вдохнул частичку жизни в самую первую статую?..
— Я хотел сделать вас вечно счастливыми! Слышите, вы?!
Крик тонет в многоголосом шепоте:
— Будь проклят…
Музы как женщины, такие же коварные, такие же неблагодарные...
Марта сидела на ступеньке винтовой лестницы, сжимала виски руками и говорила-говорила...
Про яд в хрустальном флаконе. Про Нату, из рук которой Лала Георгиане приняла свою смерть. Про Савву, который даже после смерти не пожелал отпускать свою строптивую Мельпомену. Про Мельпомену, замурованную в колонну и призванную на веки вечные охранять покой каменных муз. Про муз, которые и не живые, и не мертвые. Про то, как сильно они ненавидели своего создателя. Про то, как у Мельпомены появилась
