истории. По словам бабы Мани, платье это шилось на заказ в Санкт-Петербурге для Ольги Матвеевны, жены графа Полонского, но оказалось у Аглаиной прабабки Парашки, которая служила при молодой графине горничной. Может, платье не подошло, а может, просто не понравилось, но только хозяйка не стала его надевать, подарила служанке.
Аглая помнила то трепетное чувство, которое возникало у нее в детстве от одного лишь взгляда на это чудо, помнила каждую складочку, каждый стежок на тончайшем, невесомом шелке, едва уловимый аромат лилий, от него исходящий. Наверное, платье придется подгонять по фигуре, но баба Маня не откажется помочь, потому что никогда больше в скучной Аглаиной жизни не появится такой удивительной возможности надеть самое настоящее бальное платье.
От мыслей этих, теплых и радостных, а еще от взгляда, которым смотрел на нее Михаил, за плечами у Аглаи вдруг выросли крылья, а обиды, реальные и выдуманные, враз забылись и потеряли прежнюю значимость. У нее есть самое настоящее бальное платье и день на то, чтобы привести его в порядок.
Она уже была у дома, когда калитка резко распахнулась, выпуская со двора Пугача. Выглядел он еще более неприкаянным и сумасшедшим, чем обычно. Аглая замерла в нерешительности, украдкой оглянулась в надежде, что мимо их с бабой Маней дома будет проходить кто-нибудь из соседей или хотя бы случайный прохожий.
– А я тебя искал. – Пугач оказался рядом в мгновение ока, больно сжал запястье, заглянул в глаза безумным взглядом. – Она хочет тебя видеть. Почему ты не приходишь?
– Кто? – Аглая попыталась высвободиться, но не смогла, хватка Пугача сделалась еще сильнее.
– Ты тоже ее не слышишь? – На дне расширившихся зрачков мелькнуло и тут же исчезло недоумение. – Она плачет, а вы не слышите.
– Кто?! – От Пугача не пахло алкоголем, совершенно не пахло. Наверное, это плохо, потому что раньше он никогда не буйствовал в трезвом состоянии. – Кто плачет?
– Статуя. – Пугач обнажил крепкие, желтые от табака зубы в улыбке. – Плачет, зовет вас, а вы не слышите. Только я слышу, но мне от этого больно. У меня потом в голове колокольчики и кровь из носа. Вот тут, – заскорузлым пальцем он провел у себя над верхней губой, точно и в самом деле стирал невидимую кровь. – Ты завтра к ней приди или даже лучше сегодня.
– Зачем? – Попытка высвободиться из цепких лап Пугача ни к чему не привела, он лишь усилил хватку. – Зачем мне к ней идти?
– Надо, раз зовет. Ты иди, не противься. Иначе плохо будет.
– Кому?
– Не знаю. Но она никогда не врет. Ты иди, пока не поздно...
– Глаша! – Сердитому окрику бабы Мани Аглая обрадовалась как никогда раньше. – Глаша, иди в дом! А ты ступай, окаянный! – Баба Маня замахала рукой на Пугача. – Ступай, кому сказала! А то батьке пожалуюсь...
Пугач бросил на бабу Маню затравленный взгляд, напоследок больно-больно сжал Аглаино запястье, шепнул одними губами:
– Она ждет...
Пару секунд Аглая стояла, точно завороженная, всматривалась в темноту, в которой скрылся Пугач, вспоминая каждое сказанное им слово, прислушиваясь к смутному чувству, рождающемуся где-то глубоко в душе.
– Глаша! – На плечо легла ладонь бабы Мани. – Глаша, он тебя не обидел?
– Нет, – она мотнула головой, стряхивая наваждение.
– А говорил что? – Бабушкино лицо в темноте казалось размытым пятном, а в голосе отчетливо слышалась тревога.
– Странное. Что меня Спящая дама к себе зовет, и если я к ней не приду, то кому-то будет плохо. Это же глупости, правда?
– Конечно, глупости! – Теперь в голосе бабушки звучала уверенность, но Аглае она почему-то показалась неискренней. – Перепил парень, вот и городит что попало. Надо будет с участковым поговорить, чтобы определил его на лечение от греха подальше. А ты что ж поздно так? Я уже и волноваться начала, собиралась к председателю идти, тебя искать, думала, ты у Люськи.
– Я в поместье была. – Аглая перешагнула порог, заперла за собой калитку. – Бабушка, у нас завтра вечером бал будет, ты же знаешь.
– Знаю. – Баба Маня вслед за ней проверила запор на калитке. – Вся Антоновка только об этом и говорит. Тоже еще удумал наш Аркадий Борисович.
– А мне кажется, это здорово, – пожала плечами Аглая. – Все будут в костюмах, девушки в бальных платьях...
– В дом иди, – баба Маня не дала ей договорить, – холодает что-то.
Холодает? При тридцатиградусной жаре? Аглая удивленно пожала плечами, прошла вслед за бабушкой в дом. Прерванный разговор она продолжила уже за ужином, сидя за накрытым крахмальной скатертью столом.
– Бабушка, Люськин папа из театра платья привез для завтрашнего бала, но я хочу пойти в том, что графиня твоей маме подарила. Сейчас допью чай и примерю. Ты же поможешь мне его перешить?
Баба Маня резко встала из-за стола, так резко, что из старинной фарфоровой чашки, которую она держала в руках, на скатерть выплеснулись остатки чая. Лицо ее при этом оставалось невозмутимым, лишенным всяких эмоций. Никогда раньше Аглая не видела у бабушки такого безжизненного выражения лица и такой непреклонности во взгляде, но длилось это всего мгновение.
– Помогу, – она кивнула, аккуратно поставила чашку на край стола, промокнула полотенцем пятно от чая. – Оно тебе великовато, придется в талии убирать. А этот ваш бал во сколько начинается?
– В девять вечера. Он на всю ночь, но ты, бабуля, не волнуйся, нас и в поместье, и обратно на автобусе отвезут, а там, ты же сама знаешь, Василий Степанович и Надежда Павловна, и председатель сказал, что людей выделит, – она говорила и с тревогой всматривалась в бабушкино лицо. – Все нормально будет, ты даже не сомневайся.
– Да я и не сомневаюсь. – Баба Маня принялась убирать со стола. – Только учти, с платьем завтра разбираться начнем, сегодня я устала...
Следующий день пролетел в заботах и хлопотах, но они того стоили. Платье, старательно отутюженное, подогнанное по Аглаиной фигуре, выглядело великолепно, куда красивее тех театральных нарядов, что привез из города председатель. И сама Аглая смотрелась в нем сногсшибательно. Возможно, впервые в жизни ей нравилось собственное отражение в зеркале. Платье удивительным образом маскировало все то, что Аглая с детства в себе не любила, и подчеркивало достоинства: тонкую талию, четкую линию плеч и шеи. И даже руки, затянутые в белые перчатки, уже не казались Аглае длинными и неуклюжими, а смуглая кожа, оттененная дымчатым сиянием, и сама приобрела удивительный золотистый оттенок.
Оставалось лишь что-нибудь сделать с волосами. Арсенал подручных средств у них с бабушкой был невелик, и подобающая случаю прическа никак не получалась. В конце концов Аглая просто закрепила волосы на макушке привезенной мамой из Индии перламутровой заколкой. Баба Маня окинула ее внимательным взглядом, удовлетворенно кивнула.
– Сейчас чайку заварю. – Она глянула на настенные часы, большая стрелка которых уже подбиралась к цифре восемь. – Не пойдешь же ты на бал голодной. Еще в обморок бухнешься, чего доброго.
В том особенном, восторженно-нетерпеливом состоянии, в котором пребывала Аглая, есть не хотелось совершенно, но она решила не обижать бабушку, поддернула шуршащую юбку, присела к столу.
Чай был, как обычно, очень крепкий и отчего-то сладкий, верно, баба Маня из-за недавних хлопот забыла, что внучка пьет без сахара.
– Вкусно? – Бабушка присела напротив, кулаком подперла щеку, посмотрела внимательно и немного тревожно.
– Очень, – Аглая кивнула и сделала большой глоток.
К приторной сладости чая примешивался странный, чуть горьковатый вкус.
– А что за чай такой? – спросила она, всматриваясь в кружащиеся на дне чашки чаинки.
– Да какой-то новый в сельпо завезли, говорят, для здоровья очень полезный, расслабляющий. – Баба Маня махнула рукой, жест этот получился плавным, точно размазанным. – Это чтобы ты не особо
