– Не исключаю такую возможность.

– Успокойтесь! – Степаныч рубанул кулаком по столу. – Это что же получится, если мы сейчас начнем друг дружку подозревать?! Аглая, что ты хотела сказать? – он перевел на нее взгляд.

– На снимке, который сделал Петр, нет ничего подозрительного, потому что он недостаточно информативный, – сказала она.

– Это ты сейчас о чем? – спросила Люся.

– Люся, Аглая предположила, что если бы на том снимке был изображен Петр, то картинка могла бы выглядеть совершенно иначе. Я прав? – Свирид говорил тихо, успокаивающе, как с одной из своих пациенток. От этой убийственной мысли на душе стало так тяжко, что горше уже некуда. Сейчас он попытается убедить остальных, что она невменяемая. Пусть, у нее есть доказательства!

– Верно, – Аглая растянула онемевшие губы в улыбке, на стол рядом с мобильным Сандро выложила свой телефон. – Именно поэтому я тогда сфотографировала Петю, для чистоты эксперимента. Сфотографировала и забыла, а сейчас вот вспомнила, – она замолчала.

– Вспомнила, и что? – спросила Люся, с жадностью глядя на телефон.

– Можешь посмотреть, – Аглая кивнула на мобильник.

Люся изучала снимок очень долго.

– Дама смотрит на Петьку, – наконец прошептала она. – Честное слово, смотрит, – добавила растерянно.

Мобильник пошел по кругу, а Аглая присела к столу, ожидая вердикта.

– Картинка не слишком четкая, – Степаныч сдернул с носа очки, озадаченно поскреб кончик носа, – но то, что наклон головы у статуи другой, очевидно. Аглая права, Дама смотрит именно на Петра.

– И что это значит? – задала Люся мучивший всех вопрос.

– Я думаю, Дама выбирает себе жертву, – Аглая сунула мобильник в карман джинсов.

– Прикольно. – Люся поежилась. – Ребята, мы тут вообще о чем говорим? Петьку по башке не статуя тюкнула. И вообще, если уж пошла такая пьянка, то на тебя, Глашка, Дама тоже должна была положить глаз. Ты ж тоже вроде как жертва...

– Она и положила, – Михаил достал из конверта фотографию, выложил на середину стола.

Аглая помнила это фото, сама видела его не так давно, видела, но не придала значения очевидному, просто кричащему факту. На снимке были изображены они с Михаилом на фоне статуи. Взгляд Дамы был направлен четко на нее, и во взгляде этом читалось что-то такое... жуткое. Аглая глубоко вздохнула, отодвинула от себя фотографию.

– Ты помнишь, когда был сделан этот снимок? – Михаил оперся руками о спинку Аглаиного стула.

– Нет, – соврала она.

– А я помню, – в его голосе послышалась грусть. – Снимок был сделан за день до того, как ты едва не утонула.

– Обалдеть, – выдохнула Люся. – Это что же получается? Получается, что всех тут мочит какая-то железная болванка?

– Пятнадцать лет назад убийства начались, когда в парке установили статую. – Степаныч поморщился, достал из нагрудного кармана пузырек с таблетками, сунул одну под язык.

– И прекратились, когда мой батя решил от Дамы избавиться, – продолжила Люся. – А потом Свириду пришла в голову чудесная мысль вернуть эту чертову статую на прежнее место, и история повторилась.

– Вы кое-что забыли. – Свирид уселся на пустующий стул рядом с Аглаей, сунул снимок обратно в конверт, словно ему было неприятно видеть то, что на нем изображено. – Убийства начались задолго до этого, еще в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Почерк тот же, жертвы – девочки и молоденькие девушки.

– Ни один маньяк не протянул бы так долго, – хмыкнула Люська.

– А статуя тут при чем? – спросил Сандро. – Сам говорил, когда те события случились, еще никакой статуи и в помине не было.

Степаныч по-стариковски закряхтел, сунул в рот еще одну таблетку, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Статуи, может, и не было, зато графиня Полонская была...

Дневник графа Полонского2 июня 1916 года

Я мертвец. Отныне нет мне ни счастья, ни жизни. Дневник, верно, сожгу, но пока привычно доверю ему свою боль и муку.

В одночасье я лишился всего: дочерей, жены, веры, а взамен обрел все признаки чудовища и не имею сил бороться с зарождающимся во мне зверем...

Настенька погибла, ушла вслед за Лизонькой.

Я один во всем виноват, не уследил, ослеп от горя, потерял бдительность, опоздал...

Ночью, в самый темный послеполуночный час, обнаружил себя посреди парка. Не помню, как проснулся, как одевался и шел по спящему дому, помню только луну яркую-яркую и внутреннюю дрожь, от которой голова кругом и дыхание останавливается. К пруду я не шел, а бежал: сердце уже почуяло недоброе.

Она сидела на берегу, моя сумасшедшая жена. Сжимала в объятиях мертвое Настенькино тело, баюкала, точно младенца. На меня посмотрела таким взглядом, который мне никогда не забыть, погладила доченьку мою по мокрым волосам и запела. Чтобы не слышать это жуткое русалочье пение, я заткнул уши. Мне бы еще и глаза закрыть, да не смог, как зачарованный следил за той, что отняла у меня сначала дочерей, а потом душу.

Должен был догадаться, должен был на нее первым делом подумать, да, видать, ослеп от любви, не заметил, как Оленька моя превратилась в чудовище.

Она упала, как только закончилась песня, каменной статуей рухнула рядом с мертвой Настенькой. Нет, не умерла, я точно знал. Не умерла, а ускользнула от возмездия в свое вымышленное летаргическое царство...

Долго сидел на берегу рядом с мертвыми своими девочками, прислушивался к тому, как зверь внутри меня набирается силы, рассматривал доверчиво присевшего на мою ладонь мотылька, силился принять решение.

Моя жена умерла! Нет никакой летаргии, а есть смерть – страшная кара за содеянное. Илья Егорович в отъезде, Мария на водах, со старой каргой я разберусь, а больше никто не знает.

Слугам скажу, что супруга моя не пережила утраты, следствие по делу остановлю, заплачу, сколько потребуется, чтобы имя графини Полонской осталось незапятнанным. Это единственное, что могу и хочу для нее сделать.

Где взять силы, не ведаю...

Пятнадцать лет назад

Аглая не пришла. Приехал автобус из Антоновки, но ее среди местной молодежи не оказалось. Выходит, соврала, чтобы отвязаться. На душе вдруг сделалось пусто и холодно, а очарование старого парка и подсвеченного электрическими фонариками дома вмиг исчезло, растворилось в мутной волне злости.

Обманула! Ну и ладно! Все равно ведь все впустую, не найдет он здесь то, что ищет, и Аглая бы ему не помогла, потому что не знает она ничего, а если и знает, то не расскажет...

В толпе вновь прибывших мелькнуло бледно-сиреневое платье, и сердце предательски вздрогнуло. Зря, это платье было похоже на то, к которому присматривалась Аглая, лишь цветом.

– Михаил! Миша! – Рядом, точно из-под земли, появилась Надежда Павловна. Одета она была не в приличествующий случаю бальный наряд, а в деловой костюм, который не шел ей совершенно. – Чуть не опоздала! – Она обмахнулась дерматиновой папкой, сдула с высокого лба прядку волос. – Зато получила разрешение на дальнейшие изыскания! Завтра же начнем разбирать подземный переход. Вы Василия Степаныча не видели?

– В бальном зале, кажется, – Михаил махнул рукой в сторону дома, – решает организационные вопросы.

– Ну так я пойду, подброшу ему еще один организационный вопрос. – На лице Надежды Павловны

Вы читаете Третий ключ
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

2

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату