набрасывая кофточку.
— Что же так поздно? Разве можно так? Вся душа изболелась….
Наташа промолчала.
— У Аллы, что ли, была?
— Да… — сказала Наташа, сбрасывая платье и стараясь не смотреть на мать.
— А ужинать?
— Я ужинала, мама, там… у Дубровиных.
— Ну, смотри. Только скажу тебе, дочка, так нельзя допоздна.
— Больше, мама, этого не будет. Обещаю.
— Там письмо тебе…
Наконец-то! Знакомый почерк на конверте, ее старательно выведенное имя… Дрожащими руками Наташа разорвала конверт, с трудом разобрала разбегающиеся строки: «…Мне столько нужно сказать тебе! Приезжай… Твой Саша».
Твой Саша… Сашка, Сашка, слишком поздно! Такого ты не простишь никогда…
Алка прибежала утром, сразу, как только мать Наташи ушла на работу.
— Наташа, я…
— Уходи!
— Знаю, простить меня, нельзя. Я бы и не пришла. Они послали…
— Кто они?
— Ну, они. Ребята. И велели передать, если ты кому-нибудь скажешь, если проболтаешься, одним словом…
— И ты еще грозишь мне! Уходи, сейчас же уходи!
— Наташа…
— Убирайся!
Алла вдруг опустилась на колени и заплакала. Наташа растерялась:
— Ну, чего же ты ревешь?
— Я… больше не могу… Зачем ты на меня?
— Зачем я на тебя? — крикнула Наташа. — А кто меня затащил туда?
— Не я. Они заставили. А то, говорят, плохо будет. Они ведь могут и убить, Наташа. Честное слово! Тебе вот хорошо, ты убежала. А я… Наташа! Я совсем пропала. Ты еще не знаешь всего. Что они со мной делают!..
— Как они? Жорик, ты хочешь сказать?
Алла затрясла головой:
— Нет, все они…
— Что? — Глаза Наташи округлились от ужаса.
— Все, все, Наташа! Такие у них правила.
— Как же ты можешь?
— А что я… Их много. Ты еще не видела всех. Там есть такие! Это — «черная нора».
— Что еще за нора?
— «Черная» — так все это называется. И если кто проболтается…
— Трусиха! Жалкая трусиха! Я сейчас же пойду в милицию.
— Наташа! Не смей! Наташенька, пожалуйста, не ходи. Они же нас…
— Убьют? Зарежут? Но разве можно так жить!
— Ой, не знаю. Ничего я не знаю… — Алла заплакала. Наташа смотрела на подругу широко раскрытыми глазами, тоже не зная, что сказать ей, что делать…
С тех пор словно черная ночь опустилась над Наташей. Она ходила в университет, убирала в комнате, старалась читать. Но все это было как во сне, в ожидании чего-то страшного, неотвратимого.
Сначала ей хотелось наказать негодяев. Но как? Она понятия не имела, с чего начать, куда пойти. А посоветоваться не с кем. И страшно. Со временем страх все больше охватывал ее. Она уже боялась по вечерам выходить из дома. Ей казалось, что за ней всюду следят, кто-то преследует ее.
А еще ужаснее было возвращение группы. Как она придет па занятия? Как посмотрит Саше в глаза?
… И вот теперь Наташа стояла перед одной из подруг, той, к которой еще совсем недавно относилась свысока, которую за что-то недолюбливала. Сейчас это не имело никакого значения. Только ей могла Наташа рассказать обо всем и посоветоваться, как быть дальше.
— Люся! Ты не была в колхозе? — сказала Наташа, только чтобы начать разговор.
— Была. Но позавчера мы вернулись.
— Как? Вся группа?
— Да. Разве ты никого не видела?
— Нет. Но это… все равно. Люся, ты, может быть, удивишься, но мне хотелось бы рассказать тебе об одном… деле. Потому что… Потому что некому больше. А нужно, — сейчас же, сию минуту! — Голос Наташи дрогнул. Она закусила губу и отвернулась.
— Что с тобой, Наташа? — растерялась Люся. — Зайдем в университет.
— Нет-нет! Пойдем лучше ко мне. Или… в читалку. Там сейчас никого нет.
И вот они сидят в пустом читальном зале, в самом дальнем углу, за шкафами, и Наташа рассказывает о себе. Начиная с того, как приехала в этот город и познакомилась с Сашей, и кончая той страшной ночью, когда бросилась из окна.
Люся слушает молча. И Наташа даже не догадывается, какую страшную тяжесть взваливает на ее плечи, открывая перед ней свою душу.
— Что же теперь делать? Что мне делать? — спрашивает Наташа.
— Надо прежде рассказать об этом Саше. Он поймет…
— Ой, что ты? Разве можно сказать ему о таком!
— А кому еще скажешь?
— Да, больше некому. Но Саша… Ты не знаешь, какой он…
Если бы не знать! Люся еле сдерживается, чтобы не крикнуть: «Знаю! Лучше тебя знаю!»
— Тогда так… У Тани есть хороший друг, аспирант, член факультетского бюро. Он поможет.
— Как?
— Я и сама пока не знаю. Но, кажется, на такого можно положиться.
Долгое время они молчат.
— Люся, — говорит Наташа. — Как ты думаешь, сможет ли когда-нибудь он простить?
— Саша?
— Да.
Люся не отвечает.
— Имею ли я право на то, чтобы, как прежде… — продолжает Наташа. — Нет, не сейчас. Когда- нибудь…
— Мы поговорим об этом. Только после. А сейчас… я пойду, Наташа. Прости, что не могу больше быть с тобой.
— …Вот что она рассказала мне, мама, — закончила Люся со вздохом. — И теперь я… Теперь мы просто не знаем, что делать. Саше она не хочет говорить.
— Да, ей, пожалуй, нелегко пойти на такой разговор, — согласилась мать. — А ты могла бы поговорить с ним?
— Я?! Что ты, мама! — Люся даже отодвинулась от нее.
— А почему бы нет? Ты, кажется, дружишь с ним…
— Нет-нет! Я… не дружу с ним!
— Как же так? — продолжала мать. — Он только вчера был у тебя. Да и прежде ты всегда говорила о нем только хорошее.
— Я и сейчас только хорошее…
