— Так в чем же дело? — удивилась мать.
— Но она любит его, мама! — крикнула Люся в отчаянии.
— Вот оно что… — В глазах матери мелькнула тревога. — Я понимаю тебя, дочка. — Она привлекла ее к себе. — Понимаю. Наташу нельзя целиком во всем оправдывать. Но нельзя и не пожалеть. И если она, как ты говоришь, любит его и открылась тебе в этом, ты должна помочь ей вернуть дружбу Саши.
— Но ведь дело не только в ней, мама. А если он уже… не любит ее, и если он… Ну, как ты не поймешь всего?
— И все-таки ты должна постараться помочь ей, — мягко повторила мать.
— Но ты не знаешь ее, их отношений, — упорствовала Люся. — И потом…
— Зато я знаю тебя, моя девочка.
— Как же теперь… Ведь он… Ведь я… Как мне теперь держаться с ним?
— Ты должна поступить так, как подсказывает твоя совесть и твое сердце, дочка. Но поверь мне, счастье не может быть рядом с несчастьем другого человека. Его нельзя ни отнять, ни украсть… Ты слышишь меня, Люсенок?
«Да-да», — она кивает головой. Она слышит и понимает слова матери, но они воспринимаются как нечто отвлеченное, не касающееся ее.
— Так вот, нельзя ее оставить наедине со своим горем, — тихо продолжает мать. — И ты правильно сделала, что рассказала обо всем Тане. Я верю, этот аспирант, Бардин, подскажет вам, что нужно сделать. Но больше никому ни слова. Так будет лучше…
Люся опять кивает головой. Конечно, так лучше. А как ей самой теперь быть с ним? Сегодня они договорились встретиться возле университета, и Люся не пошла. А дальше?.. Что будет дальше?
Поезд прогромыхал по длинному мосту, и за окном вагона замелькали янтарные стволы сосен.
— Скоро дома. — Андрей толкнул вниз тугую раму. Только что прошел дождь. Земля была мокрой, и в воздухе густо пахло сырой прелой хвоей. Осень!..
— Вы заморозите меня, Андрей Семенович, — послышался капризный голос из глубины купе.
— А вы оденьтесь, Софья Львовна, — ответил он, не поворачивая головы.
— Нет, лучше закройте окно.
Андрей нехотя повиновался.
— И сядьте, пожалуйста.
Андрей сел.
— Теперь скажите, неужели вы в самом деле решили бросить литологию? Ваш доклад на конференции заинтересовал многих. Даже меня. Хотя я и не занимаюсь мезозоем. И было бы очень обидно…
— С чего вы взяли, что я собираюсь бросить литологию?
Софья Львовна лукаво улыбнулась.
— Вы думаете, если вас никто не интересует на факультете, то и вами никто не интересуется…
— Нет, почему же, для меня факультет не просто место работы.
— Слишком общо.
— Ну, а если говорить конкретнее, то мои друзья знают, что я по-прежнему считаю литологию одной из самых интересных областей геологии.
Софья Львовна сделала вид, что не поняла дерзости Андрея.
— И все-таки, говорят, вы хотите бросить почти законченную работу и не представлять ее в качестве кандидатской диссертации. А между тем ваши реконструкции верхнеюрского моря по данным литологии — просто прелесть! Я слушала ваш доклад, как сказку…
— Насчет прелести это вы зря! А сказок в моем докладе было действительно больше чем достаточно. Слишком много предположений, слишком мало проверенных данных. Поэтому я и решил временно прервать работу над юрой. Надо создать новую методику, заставить породы заговорить. Понимаете, Софья Львовна, заставить их рассказать о себе все — всю их биографию, если можно так выразиться. Вот над этим стоит поработать! А вы говорите, бросить литологию. Я просто хочу немного подновить ее…
— Как Воронов «подновил» минералогию?
— Ну, что вы! Как можно сравнивать меня с Вороновым.
Софья Львовна погрозила пальчиком:
— Самоуничижение паче гордости, Андрей Семенович. И Воронов был когда-то аспирантом. А кстати, правда, что он хочет переманить вас к себе?
— Юрий Дмитриевич? Это была бы слишком большая честь для меня.
— А мне кажется, наоборот, слишком большая находка для него.
— Вы смеетесь?
— Ничуть! Просто вы еще плохо знаете Воронова. А между тем это его стиль — собирать вокруг себя умных, работоспособных людей и использовать их в своих целях. Возьмите Берга. Или Степаненко. Это же таланты! А кто знает о них? Все Воронов да Воронов… Мне просто жаль их!
— А я им завидую, Софья Львовна.
— Завидуете?
— Конечно! Работать под руководством Юрия Дмитриевича… И смешно было бы, если бы он брал к себе в помощники бездарных остолопов.
Строганова поджала губы:
— Молодости свойственно ошибаться. Андрей усмехнулся:
— Конечно! И я уверен, что вы, Софья Львовна, ошибаетесь.
— А вы, оказывается, можете делать комплименты!
— Нет, я только хотел сказать, что Юрий Дмитриевич для всех нас…
— Ладно-ладно! И что вы так боитесь показаться просто мужчиной? Ученость от вас не уйдет! — Софья Львовна прищурилась. — Нехватало, чтобы мы поссорились из-за Воронова. Мне бы этого не хотелось. А вам?
— Я ни с кем не ссорюсь.
— А дружите? — Софья Львовна посмотрела ему в глаза.
— Я не люблю говорить о дружбе в таком тоне…
Он глянул в окно:
— Да мы почти приехали!
За окном уже дымили трубы заводов. Вдали, за излучиной реки, показались башни древнего кремля. Поезд замедлял ход.
Софья Львовна поднялась:
— Андрей Семенович, помогите мне снять чемоданы. Выйдя из вагона, Бардин протиснулся сквозь густую толпу встречающих и, не глядя по сторонам, пошел к остановке трамвая. Его никто никогда не встречал. Быстро пройдя вокзальную площадь, он задержался лишь у книжного киоска, чтобы купить свежую газету. И вдруг:
— Андрюша…
Таня? Он обернулся на голос и в самом деле увидел ее, взволнованную, улыбающуюся. Он бросился навстречу, мгновенно позабыв и о газете, и о том, что где-то здесь была еще, наверное, Софья Львовна вместе со своим мужем и своими чемоданами.
— Таня! — он крепко сжал ее руки.
— Вот мы и встретились, Андрюша…
— Но как вы узнали?
Она смутилась:
— А я уже третий день здесь… гуляю.
— Танюша… — Он смотрит в ее глаза и не может понять, как жил до сих пор без нее.
Потом они идут куда-то, говорят о чем-то. И не замечают, как наступил поздний вечер. Пора по домам. И тут выясняется, что живут они в одном общежитии и даже на одном этаже.
— Ну, как устроилась, Танюша? — спрашивает он.
— Хорошо. И в группе все хорошо. Подружилась с одной девушкой, Люсей Андреевой. Я тебя
