пожелтелых бумаг – аж пыль столбом поднялась!
Старичок чихнул два раза и уткнулся в бумаги как ни в чем не бывало.
Но в канцелярии работала чиновница, которая накануне купила себе новую кофточку и боялась ее запачкать.
– Прочтите лучше вот эти бумаги. Во-первых, они чистые, а во-вторых, узнаете последние данные, а не столетней давности.
– Благодарю. Для меня старое и новое одинаково важно. Большое спасибо. Очень вам признателен. Извините.
А сверху как раз лежало свидетельство о смерти Матиуша.
«Рост: 1 м 30 см. Возраст: лет одиннадцать… – читает ученый. – Причина смерти: отравление организма с младенческих лет спиртным и табаком…»
У старика был сын-адвокат, и вот он решил поделиться с ним радостью по поводу такой редкой находки.
«Дорогой сын, – писал ученый, – я счастлив, что мой научный труд обогатят столь интересные сведения…»
Сын прочел письмо, и его словно осенило: «Уж не Матиуш ли это?» Как быть? Тащиться в такую даль неохота, но, с другой стороны, если догадка подтвердится, его ждет всемирная слава.
Старик слово в слово переписал свидетельство о смерти Матиуша, а сын опубликовал его в газетах. Книга выйдет через десять лет, а газета – на следующий день.
Что тут началось, описать невозможно. Молодой король защищался как мог. «Документы, – заявил он, – пожалуйста, читайте, но в тюрьму никого не пущу!» Но распоряжениям его грош цена, ведь он теперь не король, а наследник престола. А Старый король разрешил посетить тюрьму.
Началось следствие. Фельдшер увиливает от ответа, хитрит – словом, тень на ясный день наводит. От заключенных тоже не добьешься толку: мычат, как будто говорить разучились. Начальник тюрьмы выкручивается: то одно говорит, то другое. Сразу видно – дело нечистое.
Между тем известие о смерти Матиуша облетело весь мир.
Из уважения к Старому королю сообщили, будто сын его к этому делу не причастен, а во всем виноват генерал. И что Матиуш уже на острове был болен, потом переутомился в лагере негритянских детей и даже заразился там какой-то неизлечимой болезнью. И умер он не в тюрьме, а в больнице неподалеку от тюрьмы. А мальчик, которого видели в тюрьме, – сын плотника, который ремонтировал дом начальника.
Генерал понесет заслуженное наказание, сообщалось в газетах, хотя он тоже не очень виноват. Произошло недоразумение. Молодой король послал телеграмму, в которой говорилось: «Устранить препятствие». А телеграфист, неизвестно почему, вместо слова «препятствие» написал «Матиуша». Вот генерал и решил, что надо его похитить.
Газеты опровергали друг друга, и каждая освещала печальное событие по-своему.
«Преступление или несчастье? – писала самая популярная газета в мире. – Перед человечеством – трагическая загадка. Хочется верить, что Матиуш умер своей смертью. Этот коронованный мальчик, борец за справедливость, первый король детей, храбрый защитник негров, увы, оказался смертен. Бурная жизнь подорвала его здоровье. Как яркая звезда засиял он над миром и угас. Непоправимая утрата, льются потоки слез, грудь разрывается от рыданий. Но отчаяние было бы во сто крат ужасней, погибни он от руки убийц.»
«Не все ли равно, от чего он умер? – писала другая газета. – Главное, его нет в живых. Пока в этом не было уверенности, можно еще было надеяться, сомневаться…»
«Мир праху его. Отважный воин, рыцарь без страха и упрека, горный орел и лев пустыни, покинул сей негостеприимный мир», – писала третья газета.
«Король-сирота! Нельзя забывать, что золотая корона венчала голову мальчика-сироты. Нельзя забывать, что под пурпурной мантией тревожно билось сердечко сиротки!» – писала четвертая.
Матиушу все простили. И когда какая-то газета заметила вскользь, что Матиуш совершал иногда ошибки, редактора чуть не растерзали. Он целую неделю боялся нос высунуть на улицу, перестал бывать в театре из страха, что его изобьют.
В школах решили собирать деньги на памятник Матиушу.
В столицу Матиуша поступило семнадцать тысяч телеграмм.
Хорошо бы, высказался кто-то, для увековечения памяти Матиуша осуществить хотя бы одну из его реформ. Предоставить, например, детям свободу, за которую юный король боролся на протяжении всей своей короткой жизни. «Вздор и нелепость! – возразили ему. – Если детям дать свободу, они будут от радости на головах ходить, и получится, будто они в восторге от смерти Матиуша. А куда же это годится!»
XXVII
Шагает Матиуш по шоссе, держит путь в родную сторонку. Но на душе у него невесело, была над головой крыша, был кусок хлеба, а теперь он опять один на белом свете. В тюрьме тяжело, слов нет, но разве мысли о будущем не тяжелей корзины с углем? А работать все равно надо, задаром есть хлеб не годится, даже если дадут. И скрываться придется, чтобы не было больше из-за него войн. Остановился Матиуш и записал в своем дневнике:
