— Да, немного.
— Слыхал о Павле Победителе? Расскажи.
И Матиуш начинает рассказывать, с такими подробностями, которых нет в учебнике.
— Возьми мел, реши задачу.
Матиуш пробует, но не может.
— Иностранные языки знаешь?
Уж и мальчишки дивятся. Не смеются больше, смотрят с любопытством.
— А можешь что-нибудь рассказать о растениях и животных жарких стран?
Матиуш смотрит в окно и словно видит это все, о чем рассказывает.
Так выглядят пальмы, а так лианы. Такие плоды у фиги, такие косточки у фиников. Бананы очень сладкие. Такие кокосовые орехи. А носорог вот такой высоты. А бывают и еще выше.
Дальше шли лев; тигр, гиена, слон, крокодил, обезьяны, попугаи, канарейки.
— Наверно, сам это все видел, — гадают мальчишки. — По книжке так не расскажешь.
33
Марцинек остался пока в младшем классе, у учительницы, а как подгонит арифметику, перейдет в старший. Учительница к нему очень добра, но мальчишек Матиуш раздражает. Они задевают его, пробуют и так и этак, то скажут что-нибудь, чтобы рассмеялся, то кто-нибудь толкнет его на пробу, умеет ли драться: а сам просто хочет с ним подружиться, чтобы он ему рассказал, откуда он взялся и кто такой. А может быть, разозлится, может, потом расшалится, когда осмелеет.
— Ты не бойся. Учительница тебе ничего не сделает, она добрая. Не то что учитель.
«Доообрая» — говорили так, как будто посмеивались над ней за это.
Ждут, из терпенья выходят, а между одной и другой пробой кто-нибудь нет-нет да скажет:
— Бродяга.
Матиуш постоянно слышит за спиной: «святоша», «подлиза», «девчонка» и вспоминает свою канарейку и других канареек, свободных и веселых.
«Там было так же».
Учительница замечала, что происходит, но думала, что ребята привыкнут и остепенятся. Но однажды, когда кто-то нарочно заляпал ему чернилами тетрадь, она взорвалась.
— Вы негодяи! — закричала она, краснея от гнева. — Чего вы от него хотите? Завидуете ему, что он больше вас знает, что он лучше вас?
— Чему там завидовать? Дырявым башмакам? — сказал сын богатого крестьянина, который очень гордился своей новой шапкой.
Это был заносчивый парень, ленивый, но сильный, ребята его не любили, но боялись.
— Вы за него заступаетесь, будто он ваш жених. А ты чего уставился?
— Потому что у меня есть глаза, — ответил Матиуш; на щеках его появился легкий румянец.
— А я не желаю, чтобы ты на меня смотрел. Вышел из-за парты, подходит к Матиушу. Матиуш встал, прищурился.
— Ты не щурься, слышишь?
Матиуш вспомнил драку на необитаемом острове. Тогда вот также что-то странное возникло в его сердце, в голове и в руках.
— Ну, чего смотришь?
— Потому что у меня есть глаза, — повторил Матиуш и положил руку на парту рядом с чернильницей.
— Хочешь драться?
— Нет.
— Так получишь.
— Не получу.
Учительница поспешила на помощь, но поздно. Парень схватил Матиуша за волосы и ударил его изо всей силы кулаком в грудь, а потом головой об парту.
— Дерутся, дерутся! — закричал весь класс.
В класс вбежал директор, он был страшно сердит.
— Что за безобразие! Как вы это допускаете! У вас на уроке дерутся!
Матиуш нахмурил брови, руку заложил за спину. Решил, что он должен учительнице помочь.
Все успокоилось. После звонка кончились уроки. Матиуш идет в учительскую.
— Что тебе, Марцинек?
— Позвольте мне попробовать одну вещь… или я перестану ходить в школу. Ведь из-за меня у вас неприятности.
— А что ты хочешь сделать?
— Еще точно не знаю.
Вошел директор.
— Что ты здесь делаешь? Разве ты не знаешь, что в учительскую входить не разрешается?
Матиуш вышел.
— Это необыкновенный мальчик, — сказала учительница.
— У вас все необыкновенные, — усмехнулся директор, — один замечательный рисовальщик, другой необыкновенный математик. А все вместе необыкновенно распущенные оболтусы. Уже два окна в этом году разбили.
Идет Матиуш домой, руку за спину заложил, еще две версты до дому. Думает. Подходит к нему как раз этот рисовальщик.
— Ты не горюй, — говорит. — Они отстанут. Ко мне тоже сначала приставали.
— За что?
— Не любят, если кто-то делает что-нибудь лучше.
— Почему?
— Наверно, из зависти. Не все такие, есть несколько главарей, которые всех баламутят. Хочешь, картинку тебе нарисую? Что тебе нарисовать? Ты так тогда рассказывал про жаркие страны… Расскажи еще, а я тебе нарисую Матиуша на необитаемом острове.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Матиуш умер.
— Ну что же, что умер? Рисовать ведь можно. Твои хозяева позволят, чтобы я к тебе пришел вечером?
— Спрошу; наверно, позволят. Мои хозяева добрые люди. Купили мне книги и все остальное. И башмаки обещают купить.
— Ну смотри, какая он свинья! Если у него новая шапка, так он может смеяться над рваными башмаками? Хорошо, что ты с ним не дрался. Его отец богатый. Потому он так и распоряжается, знает, что его отец в дружбе с директором. Ничего, мы его как-нибудь проучим. Не в школе, конечно, в другом месте, поймаем, дадим, как следует. Так не забудь про картинку.
— Спасибо.
Идет Матиуш и думает. И вдруг пошел снег, крупными хлопьями. И чем больше снега, тем живее движутся в голове у Матиуша пчелки-мысли.
«Я был королем, — думал Матиуш, управлял целым народом. А теперь не могу справиться с одним классом. Я говорил в парламенте и не стеснялся, а теперь стесняюсь говорить с этими ребятами. Теперь понимаю, почему Стефан не хотел с ними связываться. Противны их приставания и насмешки, хотя, что они могут сказать? Ну, еще раз назовут бродягой, посмеются над рваными башмаками. Пускай смеются. И всегда так, один начнет, а другие за ним».
На другой день у Матиуша уже был готов план. На первом же уроке он встал, попросил у учительницы разрешения и сказал:
