любимой Натальи Петровны я как без рук. Она так же наравне с хирургами сражается за жизнь больного, только с другой стороны шторки, ограждающей нас от анестезиологов. Подумай об этом. Вот и будем работать вместе.
– Да, – заинтересованно произнесла Марина, – вы знаете, мне это в голову не приходило.
– Дарю тебе эту идею. Времени у тебя еще ой как много. Да и с папой посоветуйся, ведь он у тебя врач. И мама, может, что-то дельное скажет.
– Обязательно, – согласилась Марина.
– Кстати, – продолжал Панкратов, – Наталья Петровна в молодости была очень интересной женщиной. Весь мужской коллектив клиники в полном составе за нею увивался. Да только зря, она лишь одному всю жизнь была верна. Он, кстати, хирургом был. Так и прожили они вместе более тридцати лет, и хорошо прожили, в любви и взаимопонимании. И главное, всегда поддерживали друг друга, особенно в трудных ситуациях. А последнее, как ты сама понимаешь, важно в нашем деле. Да, а что касается хирургии, – он улыбнулся, – имей в виду, в качестве хирурга я тебя к себе не возьму. Больно мне надо лишнего конкурента у себя растить! К тому времени я уже стану старым, а ты человек напористый, умный, любишь добиваться своего в жизни. И попрешь меня на пенсию за будь здоров. Нет, нет, так дело не пойдет! – намеренно сурово закончил Панкратов. Марина только улыбнулась, по достоинству оценив шутку Андрея, но глаза ее смотрели на Панкратова как-то печально.
Он глянул на завитки, выбивающиеся из-под шапочки, упрямые рыжеватые бровки и ощутил прилив нежности и желание заботиться о ней.
– Не волнуйся, я постараюсь не очень состариться к тому времени, тебя подожду.
– Точно, обещаете? – обрадовалась Марина, заглядывая в его насмешливые глаза.
За разговором они незаметно подошли к кабинету. В нем всегда сидел кто-нибудь из коллег Панкратова. Здесь проходили самые горячие дискуссии и беспристрастные обсуждения. Поэтому дверь почти никогда не закрывалась. Такое демократическое отношение к кабинету перешло к Панкратову по наследству от прежнего заведующего, уважаемого всей клиникой человека. Андрей не стал ломать заведенную традицию и отваживать привыкших к уютному местечку докторов. Даже кофеварку он приобрел и поставил именно здесь для общего пользования. А вот курить категорически запрещал и держать форточки задраенными – тоже.
Когда Панкратов открыл дверь, то к своему удивлению увидел доктора Линькова. Он, как и прежде, сидел у стола, писал что-то в истории болезни, пил кофе и дожевывал, похоже, последний пирожок. По крайней мере, на тарелке не было больше видно ни одного из его сородичей. Доктор сидел к ним спиной и поэтому не мог видеть огорченных лиц Панкратова и Марины. Однако это продолжалось недолго, уже через секунду они переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Скажи хоть, с чем были пирожки? – спросил Андрей шепотом.
– С капустой, – так же тихо ответила она. – Да вы не огорчайтесь, – очевидно, все-таки он не смог скрыть своего сожаления в связи с произошедшей потерей, – я вам еще напеку, но принесу только завтра.
– Да, ну что ты, Марина, переживем это несчастье. Не утруждай себя, как-нибудь обойдусь без пирожков. А если быть честным, то именно сейчас пирожок я бы съел. Тем более с капустой! – От досады Панкратов даже крякнул. Доктор Линьков обернулся и, увидев их, попытался встать, но Андрей Викторович жестом остановил его.
Линьков обратился к Марине и, сияя от счастья, произнес:
– Мариночка, – при этом он противно икнул, – у вас просто дивно получились пирожки. Андрей Викторович, – Линьков кивнул в его сторону, – почему-то не захотел их попробовать. А зря! Пришлось его выручать.
– Я рада, что вам они понравились, – вежливо произнесла Марина.
– Напишите мне рецепт их приготовления, – продолжал Линьков. – Я в приказном порядке обяжу супругу научиться их готовить. И вас угощу. Вот тогда вы, Андрей Викторович, уже не посмеете отказаться, обещаю вам.
«Вовсе я не отказывался, – подумал Андрей Викторович, -с чего это он взял?» Но вслух неожиданно для себя сказал:
– А вы, Михаил Феклистович, похоже, так и не оторвались от насиженного места?
Линьков тут же встал, стал что-то невразумительное говорить.
– Да сидите, чего уж там, до конца работы немного осталось, – ради приличия стал останавливать его хозяин кабинета.
– Нет, нет, прежде всего работа, – озабоченно засуетился Линьков. – Пойду все-таки больных посмотрю. Еще раз спасибо вам, Мариночка.
Андрей Викторович без теплых интонаций в голосе согласился с ним:
– Конечно, сходите, Михаил Феклистович, дело нужное и полезное.
Было видно, как Марина еле сдерживает улыбку.
После слов начальника Линьков наконец-то покинул их. Панкратов отдернул сине-полосатую штору и вопреки своим же распоряжениям форточку захлопнул.
– Ну и колотун здесь у нас, – он зябко передернул плечами. – Тебе, Марина, разве не холодно?
– По-моему, даже наоборот. – Она постелила на стол Панкратову чистую салфетку, поставила чашку кофе и вазу с печеньем.
– Ого! Вот попируем. А где твоя чашка?
– Нет, я не буду, спасибо. Пойду, у меня еще много дел. Надо все успеть до начала приема, – заторопилась Марина.
– Ладно, – Панкратов сунул печенье в рот. – Мне ведь тоже мчаться надо – труба зовет! Да не хмурься, Марина. Сама знаешь, что...
Он сделал паузу, и она сразу же подхватила любимую его присказку:
– ...завтра будет лучше, чем вчера! Обязательно будет, Андрей Викторович, надо только верить в это. А я верю.
Он как-то неуверенно кивнул, мысли его уже были в поликлинике, где предстояло провести прием больных со студентами.
– Подтягивайся, Марина, без тебя не начну.
Войдя в коридор поликлинического отделения, Панкратов сразу же окунулся в толпу людей, большинство из которых еще не были его пациентами, но уже не относились к здоровой части населения. Здесь проходила грань между здоровыми, или лучше сказать, между людьми, у которых не было проблем со здоровьем, и теми, которым предстояло пройти через все круги ада. Кто-то подходил к нему, напоминая ему, что он обещал посмотреть его или его родственника. Кто-то просто здоровался, спрашивал, как дела. Тем самым напоминая, что они раньше были знакомы.
Как и оказалось, перед кабинетом, где шел прием, творилось нечто непонятное. Стулья вдоль стены, на которых должны были сидеть пациенты, ожидавшие вызова, были пусты. А все люди толпились перед дверью кабинета, где вел прием Виктор Антошкин. Порядка, естественно, никакого не было и в помине.
Больные спорили, в основном из-за очередности. Все стремились попасть на прием в первых рядах. Андрей Викторович извиняясь стал пробираться к кабинету. Его многие узнавали, здоровались, после чего, смущаясь, отходили от двери. Некоторых из них Панкратов ранее оперировал.
В кабинете, где он обычно проводил занятия со студентами, царил полнейший хаос.
Виктор Кирюхин – человек необычайной мягкости и застенчивости, сидел в окружении по крайней мере пяти больных, да еще и их родственников. А на свободных местах сидели еще человек пять больных, ожидающих консультации. Их тоже сопровождали родственники. Виктор что-то говорил, озабоченно почесывая розовую лысину.
Панкратова всегда удивляло умение его друга каким-то образом управляться с этой неорганизованной толпой. А что уж он там диагностировал и как осматривал больных, оставалось для Андрея полнейшей загадкой. Тем не менее сестра вносила записи в амбулаторную карту. Периодически доктор Кирюхин ее поправлял и даже объяснял что-то больным.
Не обнаруживая себя, Андрей заглянул за ширму. На топчане лежала полная женщина, голая по пояс.
