– Да разве вы когда-нибудь уйдете на пенсию, Андрей Викторович? Ни за что не поверю. А если и выйдете, то все равно будете бегать в операционную. Я-то вас хорошо знаю, – весело заметила анестезиолог.
– Точно! И так же не будете допускать меня к операционному столу, хотя тогда я уже наверняка буду заведовать отделением. А вы все равно будете повторять – рановато вам, батенька, идите лучше в приемное отделение, – съязвил Петр, повторяя интонации своего шефа.
– Молчи, Петро, убью! – искренне рассмеялся Андрей Викторович. Он снял перчатки, на ходу сбросил халат, шапочку и маску. В раздевалке растянулся в кресле и, забросив ноги на стул, задумался: «Надо же, сколько дел ни делаешь, а они никак не убавляются. – Он стал считать на пальцах, что ему еще на сегодня осталось. – Итак, консультация в терапии, прием больных, заседание в комиссии по внутрибольничной инфекции. И... забежать в урологию, посмотреть тяжелого больного. Вот, по-моему, и все. Хотя, стоп! – Он даже вскочил. – Забыл эту консультацию за городом. Машина обещана к четырем. Да еще о Вальке Андронове с его бездомным псом надо побеспокоиться. – Он поднялся. – Ничего, с Божьей помощью как- нибудь справимся. Так что, давай, Андрей Викторович, полный вперед. Нас ждут великие дела!»
Едва он начал стягивать рубашку, как из операционной донеслись какие-то странные, не свойственные этому месту, тревожные крики. Обнаженный по пояс, с рубашкой в руках, Панкратов бросился туда и оцепенел. Петр, в алом от крови халате, зажимал рану на месте ампутированной конечности. Сквозь его пальцы била упругими струями кровь, стекая со стола на пол. Еще не сообразив, как ему поступить, Панкратов в два прыжка достиг операционного стола, автоматически зажал рану, даже не надев перчатки. Кровотечение сразу же остановилось.
– Зажим, – сказал Панкратов абсолютно спокойным голосом. – Чего замер, как удав перед кроликом? – толкнул он локтем Петра в бок. – Лучше помоги, разведи рану. Так, потихонечку, отпускай. – Струя крови неожиданно вырвалась из-под его руки, ударила ему в грудь, полностью залив ему глаза. Он вслепую, на ощупь наложил зажим, продолжая прижимать сосуд рукой. Затем, медленно убрав руку, убедился, что кровотечение остановлено. Глубоко вздохнув и утвердительно, будто бы вбивая гвоздь, произнес: – Вот так, вот так, и не иначе, -продолжая сушить рану салфеткой.
– Давай иглу с шелком, прошьем покрепче эту вражину, -протянул он руку сестре. Дважды прошил и перевязал сосуд. -Вот так будет понадежнее. Наталья Петровна, какая общая кровопотеря?
– Вместе с последним эпизодом – полтора литра, – бесстрастным голосом сообщила она.
– Это для вас эпизод, – пробурчал Панкратов, – а для нас целая жизнь, правда, Петручио? – Он убрал салфетку с раны, удовлетворенно сказал: – Все в полном порядке, так и держать. А теперь, я думаю, ему вполне будет обоснованно перелить литр крови. Как, Наталья Петровна, вы не возражаете?
– А я что, по-вашему, делаю? – недовольно пробурчала она, нагнувшись над больным.
– Ну что, господа, мне кажется, я вам больше не нужен, позвольте откланяться. На сей раз, думаю, окончательно. А ты, Петр, зашивай дальше и давай без шуток, а то так недолго и инфаркт с миокардом схлопотать. А мне самое время прямиком в баню. – Панкратов стоял по пояс голый, весь в крови. Две сестры со всех сторон обтирали его марлей, смоченной в растворе. – Да подождите вы, вот напали, в самом деле, – отодвинул одну из них в сторону. – Все равно сейчас под душ.
– Андрей Викторович, – вдруг всполошилась сестра, – у вас из пальца левой руки кровь течет!
Панкратов посмотрел на руку. Действительно, из среднего пальца левой руки струйкой стекала кровь.
– Ну вот, всех предупреждал, чтобы работали осторожно, а сам как мальчишка порезался, – горестно заметил он. – Е-мое! Дайте йод хотя бы, – скомандовал он сестре. – Теперь оденьте мне перчатку на руку, чтобы не замочить. Пойду в душ. – Панкратов уже взялся за ручку двери, но остановился. – Да, прошу всех воздержаться от комментариев. Я сам доложу руководству. Дело не новое – лигатура соскочила. К сожалению, такое у нас случается. У каждого хирурга хотя бы раз в жизни подобное бывает.
Он открыл дверь и вышел из операционной, но после душа опять вернулся.
– Ну, как он? – спросил у Натальи Петровны.
– Да ничего. Давление держит, а это сейчас самое главное. Потихоньку льем кровь. Не переживайте, Андрей Викторович, все будет нормально. Да и Бог его не должен его оставить, ведь он обиженных и униженных любит и защищает.
– Только и остается, что на Бога да на наших доблестных реаниматологов надеться. А Кефирыча я попрошу, чтобы он перенес ваш отгул на какой-то другой, удобный для вас день.
Наталья Петровна кивнула.
– Марья Ивановна, – позвал Панкратов операционную сестру. Та вошла со стерильными инструментами в руках.
– Да у вас... руки стерильные. Попросите кого-нибудь из девочек еще раз меня перевязать.
– Сейчас скажу, – она пошла к двери.
– И пусть салфетку получше смочат йодом, будем инфекцию травить, – прокричал он ей вслед. Его так же аккуратно перевязали две юных девчонки, наверное, практиканты. Они прямо набросились на него вдвоем. Он для вида проворчал: – Во напали, только держись, – улыбнулся и вышел из операционной.
У дверей он увидел встревоженную Марину. Скрывая слезы на глазах, она бросилась к нему, но, сдержавшись, остановилась.
– Андрей Викторович! Как вы? – спросила она дрожащим голоском.
– Ничего. А что случилось? Ты чем так взволнована? – Панкратов удивленно поднял он брови.
– Нет, ничего. Я просто... – засмущалась она. – Что у вас с рукой?
– Да так, – улыбнулся он, – небольшая производственная травма. Пойдем, Мариша, попьем кофейку, а если получится, то и с твоими пирожками. Ты прости, утром, сама понимаешь, я не мог в одиночестве жевать их. Хотя, признаюсь, страшно хотелось... Запах у них совершенно особенный. Мама такие по праздникам пекла. – Они пошли по коридору. – А ты почему сегодня не в институте?
– Сегодня у нас исключительно лекции, а я их в два раза быстрее прочту дома на диване. Туда можно не тащиться. А здесь у вас прием вместе со студентами. Очень интересно... Мне очень интересно, – немного засмущалась она. – У нас в институте так не преподают. – Панкратов пытался ей что-то сказать, наверное, пожурить за пропущенные лекции, но она не дала ему этого сделать. – Нет, нет, не надо мне ничего говорить, прошу вас. Я совершенно самостоятельный человек.
– Так, я что-то подобное сегодня уже слышал от твоего друга Петюхи, он мне про свою самостоятельность все уши прожужжал. Кстати, парень он хороший. Правда, иногда слишком самостоятельный...
– Петя, действительно, хороший парень. Я, кстати, сегодня уже договорилась о том, чтобы поработать на приеме вместе со старшей сестрой приемного отделения. Вас послушаю, заодно и деньги заработаю. Если вы, конечно, не возражаете.
– Я? Да ты что! Буду только рад, по крайней мере, наведешь там порядок. Мне, правда, не нравится, что ты лекции прогуливаешь, плохой из тебя терапевт получится.
– Не получится. Вообще не получится.
– Это как же, позволь, тебя понимать?
– Дело в том, Андрей Викторович... – она на секунду замолчала, но потом посмотрела ему прямо ему в глаза и словно бросилась с обрыва. – Я хочу стать хирургом и...
– И что «и», договаривай.
– И работать вместе с вами, если, конечно, вы возьмете меня.
– Вот, что называется, приехали, – озадаченно почесал затылок Панкратов. – Вообще-то, Мариночка, хирургия – дело не женское. Грубое дело, жесткое. Ты же сама видишь, каково женщинам у операционного стола. Они, как бы это правильнее сказать... Становятся грубыми, что ли... Конечно, если ты не собираешься выходить замуж, а решила обручиться с хирургией, тогда тебя можно понять, а так... «Ну и хитрец ты, Андрей Викторович, – похвалил он сам себя, – знаешь, как переубедить девушку». – И добавил: – Я бы не хотел для тебя такой участи. Мы ведь вроде здесь Боги – все можем, а за каждую неудачу кусочком души расплачиваемся. Вот она и каменеет. Иначе не выдюжить. Вот так вот, моя дорогая Марина Андреевна.
Последний аргумент особенно озадачил Марину. Она надолго задумалась.
– А может быть тебе лучше в анестезиологи пойти? Хорошая профессия. Ты посмотри, без твоей
