другого варианта у меня, я так понимаю, нет. Давай хотя бы я тебе бумажечку подпишу, что я настаиваю на операции, а то поимеешь ты неприятностей. Знаю я этих бумагомарателей, повидал их в своей жизни предостаточно.
– Не надо, напишешь, когда поправишься.
– А что, и такой вариант возможен?
– Вполне, а иначе зачем бы мне тебя было оперировать?
– Слушай, – он показал глазами, чтобы Панкратов нагнулся, – просьба есть...
– Излагай. Кому сообщить?
Видно было, как он напрягся, этот вопрос ему был не безразличен. Он закрыл глаза, помолчал, а затем с трудом произнес:
– Нет, не надо, все это было очень давно, в другой жизни. Да и было ли?
– Как угодно. Приедут твои коллеги из 68-й больницы, но уже, наверное, после операции.
– Прости, но просьба у меня будет, забота одна меня мучает: пес, что возле меня прикармливался, пропадет он. Дружбан он мой вроде последний.
– Говори, как он выглядит, разыщем мы твою псину. Мы этих несчастных нашим пищеблоком поддерживаем.
– Кузя его зовут, двормейстер, мордой, теперь, наверное, на мою похожий, – пытался он рассмеяться, но глухо закашлял. -На Ордынке, возле кафе, там должен быть.
– Лады, коллега. Тогда до встречи на месте. Места встречи, как говорится в известном фильме Говорухина, изменить, к сожалению, нельзя.
– Прости, и еще... – из-под темных век мольбой блеснули карие глаза: – Не надо мне, Андрюша, жить, сам понимаешь, Господь двух шансов не дает. А ты ведь меня уже раз спасал. В общем, я отмучился. Будь другом, сделай так, чтоб кончить всю эту кутерьму... невмоготу уже.
– Ты это брось. – Андрей положил руку на мелко поддергивающее плечо пациента:
– Как хочешь, так и понимай, а я тебя вытащу. Сейчас тебе еще покапают, а я обход совершу, и, благословясь, возьмемся за дело. – На выходе из палаты он столкнулся с Петром.
– Ну, как он вам?
Панкратов прикрыл дверь.
– Хуже не бывает.
– Андрей Викторович, вы же видите, он даже порозовел. Да и отек здоровой конечности уменьшился. А пульс, давление -сами смотрите, – он тыкал чуть ли не в нос ему лист наблюдения больного. «Этот неутомимый Петруша, похоже, подгоняет меня, вот засранец», – подумал про себя Панкратов. – Хватит меня уговаривать, я уже себя давно уговорил. Оформляй его на операцию. А где Наталья Петровна?
– Она уже выехала. У нее сегодня отгул, я ее от вашего имени попросил его отменить, объяснив ситуацию. Все правильно?
– Все правильно. Жалко только, женщине выходной испортили, могла бы поспать до двенадцати да по магазинам прошвырнуться. А то все клиника да клиника. Попробуем Кефирыча расколоть еще на один отгул, напомни, если забуду. Сама она не будет просить, ты же ее знаешь.
– Обязательно, а то бабушка Наталия возненавидит меня, -довольный своей шутке, заулыбался Петр.
– Ну, ты что это, услышит еще кто-нибудь, хулиган.
Но, похоже, этих слов он уже не слышал. «Понесся, наверное, историю болезни оформлять, вот пострел», – улыбнулся Панкратов.
Проходя мимо своего кабинета, он увидел, что Марина хлопочет возле стола, похоже, выкладывала пирожки из пакетика. Там же сидел спиной к нему доктор Линьков, продолжая оформлять историю болезни. Панкратов поманил пальцем ее к себе. Она вышла, закрыв дверь кабинета.
– Ты что там мне принесла? Никак пирожки? – Он погрозил пальцем. – Ты смотри, а то привыкну, придется тогда тебе всю жизнь мне их печь. – Панкратов почувствовал себя неловко, подумав, что получилось уж как-то совсем двусмысленно, с намеком, что ли.
Она же покраснела, быстро пошла в направлении первой палаты, откуда обычно начинался обход, произнесся на ходу:
– Мне это приятно делать.
Линькова он не стал звать, палаты его были в конце коридора. Да и после того, как он отказался от помощи на операции, по правде говоря, и не хотелось. В отделении не принято было отказывать, когда тебя просит кто-нибудь из коллег помочь на операции. В таких случаях откладывались все дела, в том числе и семейные.
У первой палаты роились врачи его отделения, рентгенологи, специалисты по ультразвуку, медицинские сестры. В коридоре стоял гул, приглушенный смех. Коллеги обменивались впечатлениями по разным поводам, в воздухе витала легкая напряженность. При его приближении шум стих. Дело в том, что во время обхода возникали проблемы, связанные с ведением и лечением больных, раздавались, как говорил доктор Бабич, «пампушки», если кто допускал какие-то ошибки в лечении и ведении больных. Андрей Викторович был строг, но справедлив. Особенно наказывались те врачи, которые допускали оплошности в результате нерадивости или лени. Здесь уж пощады от Панкратова не ждали, он наказывал по всей строгости.
Андрей подозвал старшую сестру, Прасковью Трофимовну:
– Ну-ка, покажи полотенце.
Одна его половина была смочена дезинфицирующим раствором. Панкратов потрогал и даже понюхал эту половину, похвалил:
– Вот, сегодня раствор, как надо, даже закусить захотелось, – пошутил он. Все улыбнулись. Коллеги любили нестандартный юмор. Да и была это скорее традиция, нежели юмор. И все старались не отступать от них.
– Ну что ж, начнем, кто не спрятался, я не виноват, – как всегда объявил Андрей Викторович.
Первой, как и полагалось, в палату врывалась старшая сестра, Марья Вановна, так и звали ее все. И сразу же, как и сказал шеф, начался шмон, обнаружение всего сокрытого незаконного и запрещенного. Вначале довольно активно изгонялись родственники, которым удалось, несмотря на драконовские запреты, все-таки проникнуть в отделение в неположенное время. Причем делалось это сестрой довольно активно, путем тычков в бока больных, с сопровождением своих действий оскорбительными словами в адрес охраны больницы. Начальство требовало порядка, наказывало заведующих за его нарушение. Андрей Викторович пытался с этим бороться, но боролся как-то вяло, без азарта, поскольку понимал чувства родственников.
Лечащий врач докладывал о больном, Панкратов осматривал. Рентгенологи и другие специалисты демонстрировали рентгенограммы, ультразвуковые картинки. Если была показана операция, сообщалось об этом больному, выслушивались просьбы и вопросы больных. Более сложные случаи обсуждались в ординаторской после обхода.
На подходе к следующей палате, докторов едва не размазала по стенке толпа новой группы родственников. Причем у Марьи Вановны, двигавшейся в авангарде, был сбит с головы неимоверного размера тщательно накрахмаленный и отглаженный колпак. Кто-то из коллег умудрился в суматохе наступить на него. Можете себе представить последствия этого происшествия? От огорчения последнего из визитеров она успела огреть мокрым полотенцем по спине, хотя он и не пытался увернуться. Доктора фыркнули, Андрей Викторович сжал зубы, чтобы не рассмеяться.
Здесь уже нельзя было не реагировать:
– Марья Вановна, – как бы во гневе взвинтился Панкратов, – что у вас делается в отделении? Распустили всех, понимаете ли. Толпы незаконных мигрантов неизвестно как проникают в палаты прямо с утра. – Он, конечно, знал, как проникают, и говорил это больше для порядка. Но Мария Вановна, утерявшая свое величие в результате потери колпака, похоже, молчать не собиралась.
– Да это же все вахта, Андрей Викторович, все они, ироды. Сколько раз им было говорено, а что толку. Вы же сами понимаете, в чем там дело. – Она закатила глаза, намекая на причину.
– Что там говорить, дело понятное. Золотой телец их полностью захватил, так что им наши увещевания. Пустое. А может, эти молодцы-здоровячки на дверях думают, что их специально там поставили, чтобы деньги собирать. Так вы им объясните, что не для этого. Пошли бы работать туда, где можно пользу
