распоряжению кроме охраны в машинах были оставлены девушки «не тяжелого» поведения, прихваченных ею на путях. Смысл их пребывания в джипах депутату и его помощнику был не совсем ясен. А на их любопытствующие вопросы Эльвира ответила просто:
– Так надо. Что называется – без комментариев.
Когда они покинули джипы, девушкам, как показалось это Марку Семеновичу, было приказано в довольно мягкой, но настойчивой форме вести себя прилично.
– Не вздумайте заводить шашни с охраной, иначе я вас лишу прогрессивки, – совсем не строго заявила Эльвира.
Незначительность экономических санкций и тот тон, которым это было сказано, наводило на мысль наблюдательного Марка Семеновича, что это было озвучено больше для подзадоривания девиц к совершению именно этого акта, но никак не наоборот. Впрочем, мыслями по этому поводу он благоразумно не стал делиться ни с кем из присутствующих. Вообще-то нужно сказать, что Эльвира полностью перехватила инициативу по проведению намеченного мероприятия.
Алексей Иванович, как ребенок, во время поездки постоянно приставал к ней:
– Как же будет завтра, Эльвирочка? Ведь надо что-то предпринять.
Как вы помните, на завтра был назначен спарринг между депутатами. На все приставания Алексея Ивановича Эльвира похлопывала его ладошкой по колену – сидели они в машине напротив друг друга, – и успокаивающе отвечала:
– Ну, что вы, Алексей Иванович, зря волнуетесь. Не надо, все будет окей, полностью положитесь на меня.
Марк Семенович сохранял видимую независимость; всю дорогу просматривал брошюры, которые в изобилии им были предоставлены господином Бабарыкиным, делая в них пометки. А когда Алексей Иванович начинал нудить и задавать глупые вопросы Эльвире, он страдальчески кривил лицо и утыкался в окно, делая вид, что его очень интересуют подмосковные ландшафты. В машине Эльвира продолжала наставлять, распределяла роли, кому и что делать.
Сегодня же по приезде Алексею Ивановичу было предписано встретиться с директором хозяйства. Организацию этого серьезного мероприятия Эльвира брала на себя. Еще до приезда сюда она уже знала, что директор хозяйства – страстный охотник, и не только за лесными обитателями, но и за женщинами. Эту информацию она получила с подачи Алексея Ивановича, который, оказывается, давно его знал, и они даже дружили, и, похоже, дружба их скреплялась как раз этими двумя невинными увлечениями. Ну, может быть, и еще одним. Еще тогда, в Москве, при обсуждении директора хозяйства, когда Алексей Иванович докладывал об его увлечениях, она произнесла загадочную фразу:
– Ну, тогда мы с ним поладим.
Впрочем, загадочной она оставалась для Алексея Ивановича, но никак не для его помощника. Тогда он зло посмотрел на своего шефа и прикусил губу. Специально для этого случая было куплено коллекционное ружье, патронташ, и к ним присовокуплен еще и ягдташ. Последний, по настоянию Эльвиры, был с неохотой пожертвован Алексеем Ивановичем для общего дела. Ранее он его привез из Франции, где он и его коллеги гостили по приглашению французских парламентариев.
– У вас он пылится, а для дела сгодится, – прочла, как стихи, свой вердикт Эльвира, изъяв их из рук не хотевшего его отдавать Алексея Ивановича.
Марку Семеновичу было поручено опекать прессу и телевидение. Особенно это касалось представителей французского телевидения. Пока они ехали в машине, Эльвира с Марком Семеновичем изображали представителей прессы и телевидения: задавали Алексею Ивановичу несложные, разминочные вопросы по различным аспектам политической и экономической жизни России и других стран. Надо сказать, что Алексей Иванович отвечал в целом неплохо, по крайней мере, без прежней игривости в голосе и без этой неумной «игры в народ». Этому в большей степени поспособствовала Эльвира, которая весь вчерашний вечер, да и практически всю ночь, с небольшими перерывами на ненормативные отношения, упорно занималась с ним. По приказу Алексея Ивановича в ее полное распоряжение был передан весь денежный фонд, а он, по его мнению, на этот раз был немалый.
Алексей Иванович после устройства в номере ходил по гостинице торжественный, в английском костюме, хорошо сидящем на нем. Он учтиво раскланивался с представителями других партий и организаций и, главное, был абсолютно трезвый. Это обстоятельство особенно поразило Марка Семеновича. Он уже трижды подходил к своему патрону, нарочито близко приближаясь к нему, пытаясь уловить хотя бы частичку знакомого запаха алкоголя, но, к величайшему своему удивлению, не находил даже доли этой самой частички.
Объяснялось все просто. В своей последней беседе, уже под утро, Эльвира не просто сказала, а потребовала, а он, в свою очередь, твердо обещал – ни капли спиртного. И пока он сдерживал это обещание. Также ему было категорически запрещено вступать в какие-либо контакты и, тем более, споры с депутатом Шпееровичем, которого он уже несколько раз встречал в холле и мило ему улыбался. На Шпееровича поведение Алексея Ивановича произвело магическое воздействие. Как только они встречались, он начинал теряться, перекладывать носовой платок из одного кармана в другой, при этом его глаза зыркали из стороны в сторону, не зная, на чем остановиться. По той же причине удалось избежать с ним и рукопожатия, дабы не сорваться.
Другой его будущий оппонент по приезде из номера не выходил. По Эльвириным шпионским данным он что-то обсуждал со своим штабом при закрытых дверях. Эльвира лишь на минутку показалась в гостинице, и вот уже три часа, как она исчезла неизвестно куда.
Марк Семенович ее видел с какой-то колхозницей или дояркой, оживленно беседующих, а иногда шепчущихся между собой. С Алексеем Ивановичем было договорено ждать ее ровно в тринадцать часов. Марк Семенович, знающий в совершенстве французский и английский, пригласил на а-ля фуршет всю французскую съемочную команду к себе в номер. Эльвирой было настоятельно рекомендовано слегка подогреть их.
Худинский из номера по-прежнему не выходил.
Ровно в тринадцать часов к гостинице подъехала машина, из которой вместе с Эльвирой вышел руководитель хозяйства. Они, как старые друзья, расцеловались с Алексеем Ивановичем и сразу же проследовали в его апартаменты. Сидевший в холле Шпеерович нарочито громко высморкался в платок, при этом глаза его перестали перескакивать с предмета на предмет, а уставились на проследовавшего в номер Алексея Ивановича и руководителя хозяйства. Во взгляде, сквозь навешенную улыбку, проступала нескрываемая ненависть ко всему, особенно ко всяким перемещениям депутата Расшумелова. Кроме того, Эльвира строжайше приказала остальным участникам их бригады, выделенным им в помощь Бабарыкиным, не подпускать к нему (Шпееровичу) народ для беседы. Сейчас он сидел один, не зная, чем заняться, делая вид, что ему интересно все, что происходит в холле. А интересного там сейчас ничего не было – люди сидели за столиками, выпивали, закусывали и обменивались первыми впечатлениями о начавшейся предвыборной кампании. Худинский из номера по-прежнему не выходил.
Встреча Алексея Ивановича с руководителем совхоза прошла на высоком идеологическом уровне. После передачи подарков и твердых уверений в помощи по реконструкции коровника, деньги на который Алексей Иванович предполагал получить от спонсоров, у них началось братание, которое, возможно, и перешло бы в крупную пьянку, как это обычно бывало раньше, но этого не случилось, поскольку происходило под неусыпным контролем самой Эльвиры.
К удивлению руководителя хозяйства Алексей Иванович неожиданно сослался на панкреатит, якобы разыгравшийся от неумеренного приема минеральных вод, когда он посещал Сахалин. Вообще-то такого случая в медицине еще не было описано, чтобы от минеральных вод случалось нечто подобное. Но они так нравились друг другу, а еще больше Эльвира понравилась руководителю, так что было решено перенести встречу «без галстуков» на другое время – когда Алексей Иванович выздоровеет. При этом он, как настоящий заговорщик, переглянулся с Эльвирой. Если бы при встрече присутствовал наблюдательный Марк Семенович, он бы понял, что свою встречу руководитель и Эльвира переносить на столь отдаленное время вовсе и не собираются.
Но Марк Семенович в этот момент был занят не менее серьезным делом – усиленно подогревал французских телевизионщиков, и, похоже, не без успеха. Как раз в этот момент, наоборот, у них началось братание, которое, естественно, никем не тормозилось, а даже, наоборот, активно поддерживалось Марком
