и сунул правую руку в карман короткой тужурки.
Михаил метнул в него «сидор» с плеча. Грабитель инстинктивно вскинул руки, пытаясь защититься. Тут его Михаил и достал ударом в кадык. Жестоко, конечно, но кто тебя грабить заставлял? Урка засипел и, схватившись за горло, упал.
Михаил крутанулся на одной ноге – посмотреть на того, с ножом. Вовремя! Грабитель уже поднялся на четвереньки, сжимая нож в руке.
Пилот сделал большой шаг вперед и сильно, с размаху ударил его носком сапога в правый бок – в печень. Такие удары очень болезненны. Противник его «хакнул» на выдохе и упал на бок. Михаил, не жалея, ударил его сапогом в лицо и услышал, как рядом завизжала женщина.
От неожиданности – в пылу схватки он совершенно забыл о ней – Михаил вздрогнул и повернулся к несостоявшейся жертве:
— Вы чего кричите?
— Да что же вы его ногой в лицо?
— Люди на фронте кровь проливают, а эти подонки в тылу отсиживаются да грабежом живут. Поделом получили!
— Им же больно! — посочувствовала женщина.
— Ага, — подтвердил Михаил, — больно! — К чему ей говорить, что удар в кадык практически смертелен? — Только ведь он вам ножом угрожал! А если бы ударил? Вам не больно было бы?
Михаил поднял с асфальта свой «сидор», забросил его за спину.
— Они у вас ничего отобрать не успели?
— Нет. Да у меня в сумочке, кроме ключей, почти и нет ничего. Единственная драгоценность была – карточки продуктовые.
— Если хотите, можете милицию вызвать.
— Может, в больницу их?
Михаила аж передернуло. Он отвернулся и сплюнул: «Эх, святая простота!»
— Ну это уже без меня. Только чего их жалеть, дамочка? Немцы наших убивают – так они враги. А эти – своих. Стало быть, они хуже фашистов. И лучшее место для них – в камере тюрьмы или на кладбище.
— Не по-людски как-то…
— Не пойму я вас, женщин. То кричите, на помощь зовете. Помог – опять плохо. Если вам их жалко – отдайте им свои продуктовые карточки, а сами умирайте с голоду.
— По-моему, то, что вы сейчас сказали, — уже крайность, — надула губы женщина.
Они вместе вышли со двора, повернули направо – Михаилу нужно было как раз именно туда. У второго дома, недалеко от арки, где произошла драка, женщина остановилась.
— Я здесь живу. Меня зовут Людмила, а вас?
— Извините, я не представился, — Сергей! Глаза женщины затуманились.
— Так моего мужа звали.
— Почему – «звали»?
— Его в августе прошлого года призвали. И вот уже девять месяцев – ни слуху ни духу. Ни одной весточки. Жив ли он или убит? Если жив, почему не пишет? Может, в плен попал?
— На фронте все бывает, — уклончиво сказал Михаил.
— Хотите, я вас чаем угощу? — вдруг совершенно неожиданно предложила Людмила.
— Хочу, — сказал Михаил, — я еще не ел сегодня.
— Тогда идемте же со мной!
Женщина вошла в подъезд дома, Михаил последовал за ней.
Квартира оказалась огромной, коммунальной – в коридор выходило множество дверей. Но жила здесь одна Людмила.
— А остальные где? — удивленно спросил Михаил.
— Кто на фронте, а кто – в эвакуации. Так вот и осталась одна.
На керосинке женщина вскипятила чайник, поставила на стол чайные чашки с блюдцами. Михаил вытащил из «сидора» буханку хлеба и банку тушенки.
— Ой, да зачем вы? — всплеснула руками Людмила.
— Поесть-то надо, не голодными же нам ходить. А я уже к вечеру в полку буду, думаю – накормят.
Людмила аккуратно нарезала хлеб, Михаил вскрыл ножом банку с тушенкой. Они подогрели тушенку на сковороде, бросив туда несколько вареных картофелин, и поздний обед или ранний ужин получился по военным временам вполне достойный.
Поев, они попили чаю без сахара, и завязался разговор.
— Вы в каком звании, Сергей?
— Младший лейтенант.
— А в каких войсках воюете?
— Летчик я.
Людмила удивленно всплеснула руками:
— Я представляла себе летчиков иначе – в кожаном реглане, в шлеме с очками.
— Я из госпиталя, форма чужая. Моя вся осколками изодрана оказалась и в крови была.
— Так вы были ранены? Бедненький, это ужасно!
— На войне всякое случается.
— А немцев живых видели?
— И не раз – вот как вас.
— И убивать приходилось?
— Я же на войне, а немцы – враги. Конечно же приходилось.
— Да, я как-то не подумавши сказала.
Они проговорили долго. Людмила все расспрашивала: как оно – на войне? Михаил рассказывал, избегая оценок: бестолковость руководства, примитивная работа политотделов.
— Потанцуем? — спросил Михаил Людмилу.
— Так ведь музыки нет, — пожала та плечами.
— Тогда – на такты, — сказал он и, сделав шаг вперед, смело взял ее за талию.
Оба оказались неплохими танцорами. Натанцевавшись и немного подустав, они присели на кровать – отдохнуть. Сам не ожидая от себя нахлынувшего порыва нежности, Михаил вдруг обеими руками взял Людмилу за лицо, повернул к себе и впился в губы…
Женщина отдавалась самозабвенно, даже как-то яростно. То ли соскучилась по мужской ласке, то ли отблагодарить хотела за спасение.
Сытый и ублаженный, Михаил после даже вздремнул немного. И сквозь дрему слышал, как Людмила встала, оделась и вышла из комнаты.
Вернулась она быстро, снова разделась и юркнула в постель.
Горячее молодое тело женщины вновь пробудило желание. Второе соитие прошло уже не спеша, не так бурно, с ласками.
Они полежали еще немного – все-таки не так часто, даже можно сказать, очень редко выпадают на войне такие минуты.
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Надо и в запасной авиаполк отправляться согласно предписанию: ведь дело уже к вечеру идет. Михаил знал, что с вечера до утра в Москве действует комендантский час и хождение по городу запрещено. Передвигаться могут только те, у кого есть специальные пропуска.
Михаил начал споро одеваться и услышал, как в наружную дверь раздался настойчивый стук.
— Ну вот, как в анекдоте. Муж вернулся, а у жены – любовник, — пошутил Михаил. Настроение у него было – лучше некуда.
Людмила накинула халат:
— Пойду открою. Кто бы это мог быть? Она вышла в коридор.
Михаил присел на стул. Как только уйдет незваный гость, надо и самому прощаться. Может быть, почтовый адрес взять, письмецо написать как-нибудь? Можно и из ЗАПа заглянуть, если увольнительная
