что германское оружие лучше нашего.
— Да брось ты, лейтенант, — не удержался я, — обороняться-то надо, а из автомата сподручнее.
— Разговорчики! Какое-то нутро у тебя… — лейтенант выписал в воздухе кистью, подбирая подходящее слово… — конформистское.
Хм, вот уж никогда не думал.
— Ладно, иди.
Я пополз к окопам. Обошел своих бойцов, подбодрил, как мог, пообещал, что скоро патроны доставят и сухпайки подбросят. Конечно, паек этот — название одно. Фактически — только ржаные сухари, иногда с гороховым концентратом в прессованной пачке. Его же варить надо, а разве на передовой это возможно?
Лейтенант слово сдержал. Уже ночью нам притащили ящик винтовочных патронов, вещмешок сухарей и несколько селедок. То, что соленое, не страшно — ручей рядом.
Мы набили животы и распределили патроны. Я свернулся в окопе калачиком. Коротковат окопчик, ноги не вытянешь, — и незаметно уснул. А к утру продрог. Невелик ручеек, а сыростью от него тянет, как от реки.
Светало. Нацепив на ствол автомата каску, я приподнял ее над бруствером и покачал из стороны в сторону. Никто не купился на обманку, не выстрелил. Неужто немцы еще не проснулись?
Я по-пластунски сползал к ручью, умылся, попил воды. Осмотрел со стороны наши позиции. Проснулись уже бойцы — то голова мелькнет над окопом, то дымок от махорки повиснет сизым облачком, кто по нужде в кусты отойдет. А со стороны немцев — тишина. Не то что выстрелов — разговоров, лязга оружия — ничего не слышно. Странно! Отошли или обошли? Оказаться в окружении мне совсем не хотелось.
От ручейка в немецкую сторону вела небольшая, поросшая травой ложбинка. Скорее всего, ее промыло по весне вешними водами, таявшим снегом. Я опустился в нее и пополз. Автомат мешал — цеплялся за все, но и бросить его нельзя.
Метров через двести я подобрался к опушке леса и, лежа в ложбине, прислушался. Птицы щебечут, листва шелестит, а звуков, выдающих присутствие человека, что-то не слышно.
Я приподнялся и оглядел опушку — никого. Пригнувшись, метнулся в лес, к немецким позициям. Окурки сигарет, пустые консервные банки, россыпи стреляных гильз. И — ни одного немца.
Я перекинул автомат со спины на живот и прошелся по лесу. Пусто!
Вышел из леса и, уже не таясь, направился к своим. Из наших окопов поднялись головы, высунулись стволы винтовок.
— Спокойно, свой! — крикнул я. Не хватало только, чтобы спросонья кто-нибудь выстрелил.
Дошел до окопов, а тут уже лейтенант. Лицо белое от бешенства, пистолетом размахивает:
— Ты… ты… Сдаться хотел? Да я тебя…
— Охолонись, лейтенант! Где ты немцев видишь? Нет их в лесу ни одного — ушли.
— Куда? — опешил лейтенант.
— Мне не доложили, а только нет там никого.
Лейтенант сунул ТТ в кобуру и ткнул пальцем в двух красноармейцев:
— Ты и ты! Сходите на холм, проверьте — только осторожно.
Бойцы взяли винтовки на изготовку и пошли через лощину. Все с любопытством и тревогой наблюдали за ними.
С холма один из бойцов помахал рукой.
Лейтенант уселся на бруствер, свесил ноги в окопчик. Лицо его было озадаченным.
— Где же они могут быть? И с батальоном связи нет.
Чувствовалось, что он растерян и не знает, что предпринять.
Однако странная, загадочная ситуация с внезапно исчезнувшими немцами разъяснилась быстро.
Из-за поворота дороги показалась колонна людей — наших, гражданских: дети, женщины, старики. Вначале все приняли их за беженцев, бредущих с обжитых мест от войны. Однако же и лейтенант, и я узрели — за спинами людей поблескивали каски немецких пехотинцев. Вот суки! Собрали из окрестных деревень мирных жителей и гонят перед собой, прикрываясь ими. Ход поистине изуверский!
Сразу в голове всплыло вчерашнее происшествие с санитарами. Немецкий командир не только своих раненых вытащил с поля боя — он еще и нас проверил. И когда мы не стали стрелять по санитарам, позволив им вынести раненых, он, видимо, решил, что нащупал нашу болевую точку. Уж по своим-то, гражданским и беззащитным, мы тем более стрелять не будем. Умен он и хитер! В этом ему не откажешь!
— Приготовиться к стрельбе! — закричал лейтенант. И тут же: — Отставить!
— Лейтенант! Прикажи бойцам — отойти к опушке и занять оборону там. Немцы вперед пойдут, и тогда «Максим» им в тыл ударит, где гражданских нет.
— Я и сам так подумал, — подхватил мою идею комвзвода. — Отводи бойцов, я — к пулеметчикам.
И лейтенант, пригибаясь, побежал к позициям пулеметчиков.
Я передал бойцам приказ взводного, и они стали перебегать через лощину и подниматься к лесу.
Меж тем немцы стали подгонять жителей прикладами автоматов и сами ускорили шаг. Вот они миновали ручей, пошли по лощине. И в тот момент, когда фашисты оказались спиной к «Максиму», пулеметчик открыл огонь. Не ожидавшие удара стыла немцы опешили, но было поздно. Один за другим падали убитые и раненые.
Деревенские при первых же звуках стрельбы запаниковали и кинулись врассыпную, открыв нам немецких пехотинцев. Мы тут же поддержали пулеметчика. Однако прицельно стрелять было сложно — мешали деревенские. Охваченные страхом, они метались близ дороги, пытаясь хоть как-то укрыться от пуль. А «Максим» не унимался — бил короткими и точными очередями.
Дрогнули немцы, побежали. Да и как тут устоять, когда потери столь велики! Задумал коварный командир устроить нам каверзу, а вместе со своими солдатами сам в ловушку попал.
Понесли потери и деревенские жители. Немцы стреляли по нашим позициям, ничуть не заботясь о попавших под обстрел мирных жителях.
Наш взвод отделался незначительным ущербом — несколькими ранеными. Одно было плохо — наша разведка не сработала, как полагается. По принципу «баба с воза — кобыле легче». Ну, ушли вчера немцы с позиций — так это их дело. А куда ушли? «На войне не должно быть непонятых и необъясненных действий противника», — такой вывод сделал я для себя.
Подошел лейтенант. Он был в хорошем настроении, улыбался.
— Дали мы немцам жару! Молодец, «комод», вовремя сообразил отойти из окопов на бывшие немецкие позиции. Вот что значит — фронтовой опыт. Не зря финскую прошел. Что дальше делать думаешь?
— Перво-наперво, оружие трофейное собрать, думаю — пригодится. Во-вторых, со штабом батальона связаться надо, обстановку выяснить и о нашем положении доложить.
— Я уже послал связного, жду его возвращения.
— А еще бы разведчика послать, узнать, где сейчас немцы.
— Кого посылать-то? Из взвода половина осталась, да и то новобранцы, из запаса призванные. Пусть у комбата голова болит.
Взводный распорядился, и красноармейцы прошлись по полю боя, подбирая оружие и патроны. Набрали много — один из окопов полностью трофеями завалили.
А у меня на сердце было неспокойно — не верилось, что немцы ушли насовсем. Не для того они на нас напали. Вероятно, опять какую-то пакость придумывают. Вояки они умелые, сильные, умные и, как мы только что убедились, коварные. И вооружение у них на высоте, и применяют его они умело. А главное — связь! Без четкой связи об успешном управлении полком, в бою и говорить не приходится. Она есть у всех подразделений. Любой взводный может связаться хоть с командиром роты, хоть с командиром полка. Комбат их, зная частоту радиосвязи, может вызвать помощь артиллерии, танков, авиации. Мы к такому уровню управления войсками придем только в 1943 году, набив немало шишек и заплатив за это огромными людскими потерями. И еще: каждый немецкий офицер на своем месте мог самостоятельно принимать
