Я подъехал к воротам. Стрельцы сидели у костра, несли службу. Заслышав перестук копыт и завидев лошадь с повозкой, стрельцы поднялись, приблизились, держа бердыши на изготовку.
— Кто здесь?
Я спрыгнул с телеги, подошел, специально стараясь попасть в свет костра, чтобы они видели лицо. Стрельцы узнали, остановились в нерешительности, но бердыши все-таки забросили за спины. Подошел старший дозора, тихо переговорил со стрельцами, приблизился ко мне.
— Не положено ночью.
— Знаю, служивый, нужда гонит. Старший дозора кивком головы подал знак стрельцам, они вернулись к костру
— Указание было — не выпускать тебя из города, коли случится увидеть — хватать и вязать, как татя. Здорово ты посаднику насолил чем-то. Ладно, доброе дело забываться не должно. Стрельцы за тебя просят, а посадник для меня не командир. Только помни — ты здесь не проезжал, мы тебя не видели.
— Спасибо, век не забуду. Звать тебя как?
— Афанасием батя назвал.
— Может, еще и встретимся.
Старший махнул рукой, одна створка ворот открылась, и мы выехали из города. Стрельцы сидели вокруг костра, как будто ничего не произошло.
Я хлестанул коня, и мы затряслись по дороге. Как уж конь эту дорогу видел, и мы не съехали в какую- нибудь канаву, неизвестно — ведь вокруг была такая темень, хоть глаза выколи.
Лена и Васька вскоре уснули, покачиваясь на мягких узлах с одеждой. Я же не смыкал глаз, погоняя коня. Забрезжило утро. Я выбрал место для отдыха, загнал телегу в лес, на поляну, выпряг коня. Пусть попасется. Конь — не мотоцикл, ему есть и отдыхать надо.
Утомленные дорогой, Лена и пацан спали, тесно прижавшись друг к. другу — все-таки по утрам уже было прохладно. Я снял с себя кафтан, набросил на спящих. Сам нашел ручеек, умылся. Холодная вода взбодрила. Вытащил из рукава рубашки свою самодельную карту. Жалко, что в основном на ней был план местности к западу и югу от Нижнего, а на север карта обозначала землю с реками и дорогами не более чем верст на сорок. И то хлеб.
Кстати, впопыхах собирая вещи, мы и не вспомнили о еде. В придорожных трактирах и харчевнях, а также на постоялых дворах столоваться не хотелось по той простой причине, что если нас будут искать, то эти места посетят в первую очередь. Черт, как все нескладно получается — денег полно, а кушать нечего.
Денег и впрямь — я прикинул в уме — получалось много. Мешочек с медяками — то доход от паромов; серебро, перелитое мною в слитки гривен — как будто бы заранее знал, а также золото в изделиях — кольца, перстни, цепочки, кубки, потиры, ендовы. Это — не считая оружия драгоценного. За еду буду расплачиваться медью — не так будет подозрительно. Да и смешно будет в трактире за трапезу расплатиться золотой чашей. Хозяин навек запомнит и сразу растрезвонит. А в меди весу много, поэтому ее надо потратить для начала, дабы облегчить коню жизнь. И так телега гружена сверх меры — в узлах одежных весу немного, но вот в ценностях…
Дав коню пару часов на отдых и еду, я снова запряг вороного, и мы отправились дальше. Мои домочадцы продолжали спать, даже не шелохнувшись.
По карте где-то здесь Волга делает изгиб. Может, пересесть на судно? В общей сложности, верст двадцать от Нижнего уже отъехали. Искать кинутся в первую очередь по дорогам, поэтому меньше риска встретить погоню на воде, да и на дорогах разбойников больше. Этих гоблинов тут водилось немало, а учитывая, что кроме меня, защиты у телеги и семьи нет, и ценность груза очень велика, приходилось держать в уме и это обстоятельство.
Показалась встречная телега. На облучке сидел крестьянин, одетый, несмотря на теплый денек, в зипун. Я остановил коня, поздоровался.
— Далеко ли до реки, земляк?
— Да тут, за горкой, не сворачивай никуда — прямо в нее и упрешься.
— Деревня или село там есть?
— Как не быть — большое село, одних домов два десятка да церковь.
— Спасибо, удачного дня. — И тебе того же.
Домочадцы мои от разговора проснулись, а я дернул вожжи, и мы тронулись дальше. Конь с трудом втянул телегу на взгорок, я даже спрыгнул с телеги и пошел рядом — ноги размять, телегу облегчить. Оглянувшись назад, я увидел вдалеке две точки, пыль. Не конные ли догоняют? Я взял коня под уздцы, завел в лес, сломал пару больших веток и прикрыл телегу сзади. Предупредил своих:
— Похоже, погоня! Сидите тихо, как мыши — и ни звука, что бы вы ни услышали. Даст Бог — обойдется, не повезет — уж с двумя-то я справлюсь.
Схватил старую дерюжку, что валялась на облучке, накинул на себя, лицо вымазал грязью, натянул шапку по самые уши и в довершение снял с себя сапоги. Потом вышел на дорогу и медленно пошел навстречу приближающимся всадникам.
Теперь уж точно было видно, что на верховых не было красных стрелецких кафтанов. От сердца немного отлегло — не хотелось бы мне рубиться со стрельцами.
Похоже, я стал выглядеть, как престарелый нищий. Твою мать — а оружие? Кистень по-прежнему был в рукаве, сабля висела на поясе. Я расстегнул пояс, достал саблю из ножен и положил в траву на обочине, рядом бросил нож в чехле. В случае необходимости можно было быстро дотянуться.
Всадники приблизились, и я узнал в них тех двух амбалов, что держали меня за руки в кабинете посадника. Во рту пересохло. Я сделал несколько шагов навстречу, отходя от телеги и от сабли на обочине. Конные подскакали, остановили коней.
— Эй, старче! Доброго утречка! Куда бредешь? Я откашлялся.
— В Нижний — в церковь, свечки поставить Николаю-угоднику да молитвы воздать.
Я прямо не узнал свой голос — слабый, надтреснутый.
— Благое дело! Не поможешь ли? Не видал ли тут телегу с мужиком при сабле, а с ним — женку его и пацана?
— Нет, не видал — давно иду, с восхода.
Всадники заспорили: «Говорил же — на перекрестке налево поворачивать надо, а ты — на полночь. Вот и разминулись. Может, набрехал деревенщина, что видел таких».
Они развернулись и погнали копей назад. И в самом деле — за пару верст отсюда я проезжал перекресток. Не туда ли они помчались? Всадники уже вновь превратились в маленькие фигурки, скрылись в пыли. От сердца отлегло.
Я подобрал саблю, сунул ее в ножны, опоясался. Надо как-то вернуться в прежнее состояние, а то мои домочадцы меня не узнают, испугаются. Я сбросил дерюжку, откашлялся, прочищая горло.
— Эй, все в порядке — уехали.
Я подошел к телеге, отбросил ветки и выкатил ее на дорогу. Пока мы стояли, конь времени даром не терял и подъел траву, выкосив небольшой лужок. Молодец — чует, что не всегда его будут вовремя и досыта кормить.
После небольшой передышки конь потянул телегу бодрее — тем более что вскоре дорога пошла под горку, а за поворотом открылась широкая лента реки. Волга! У пристани перед небольшим сельцом стояло судно, люди таскали на судно мешки. Очень удачно!
Добрались мы до судна быстро: это был большой ушкуй, из тех, которые не только по реке, но и по морю ходят. С купцом, владельцем судна я договорился быстро. На корме даже нашлась малюсенькая каюта — в самый раз для ценностей, да и Лену с Васькой на случай непогоды укрыть. Мне там места не хватало.
Я завел под уздцы упирающегося коня по сходням, матросы подняли на палубу телегу. Пока они таскали на борт мешки, я перегрузил узлы и ценности в каюту.
Вскоре судно отчалило, и я вздохнул с облегчением.
Купец подрядился доставить меня с грузом, людьми и конем до Костромы, да к тому же обеспечить питанием. Запросил немало, но я не торгуясь отсчитал из кошеля медяки, изрядно его облегчив. Теперь можно и расслабиться.
