Сейчас идем с мамой к Седых. Папа с Павлом Иннокентьевичем ушли в больницу к дяде Вене, а я прибежала за мамой. Она достряпывает на кухне свои подорожники, надо помочь ей унести.
Там сейчас без меня к Дане должны прийти ребята — попрощаться.
Как она долго возится!..
Вот так, дорогая Инга Владимировна. Все рухнуло. Глупо и обидно. Я даже на вокзал не пошла — уехала в парк культуры и отдыха и весь день проревела там в леске.
До чего же тоскливо на душе! Хоть вешайся…
Опять падает снег.
Очень паршиво на душе. Вообще-то наплевать бы, но, видно, такая уж у меня натура — все переживаю. Но как пережить такое?
Все полетело кувырком как-то сразу, неожиданно. Я сейчас даже и не помню первых фраз, а потом — всё в тумане. До конца я так и не досидела — убежала. Должно быть, приходил Саша; звонил, звонил — я не открыла. Папа с мамой вернулись — я лежала под одеялом, прикинулась, будто сплю. А меня всю трясло…
У Даниила, когда мы пришли с мамой, были ребята — и Саша, и Володя, и Светка, и даже Людмила. Даниил был какой-то взвинченный, нервный. Людмила такая же. Я тогда не обратила особого внимания: все объяснила отъездом. Да и не очень приглядывалась.
Потом, когда мы были во дворе, Людмила отозвала Даниила, и они о чем-то говорили. Он вернулся — я спросила:
— Любезничал с Милой-Людмилой?
Он ответил хмуро, даже грубовато. А я снова:
— Договаривались о переписке? Грустно расставаться?
И вдруг он на меня заорал. Какие-то обидные, злые слова. Чуть ли не сводней обозвал. Я стояла столбом, как вкопанная. И только, помнится, повторяла: «Дурак, дурак, дурак…» Ребята притихли. Они сидели в сторонке у беседки, не все слышали и не все понимали, только удивлялись, наверное…
Я хотела убежать сразу, но ещё выдержала, пожалуй, целый час. Даниил подошел ко мне извиниться; я сказала, что не желаю с ним разговаривать. Когда он попытался заговорить во второй раз, я убежала.
И пусть! Что стоят его слова?!
…Вот сейчас, ночью (уже все спят; меня словно подбросило в постели), кольнуло: ведь с «Милой- Людмилой» — это же звучит, как с «милой Людмилой»! Может быть, именно тут кроется что-то? Обидела я его этим?.. Все равно ничего не понимаю.
Эх, Даня, Даня!..
Вот если бы вдруг сейчас он появился в комнате. Лохматый, застенчивый, чуть сердитый… Милый Данька, я ж тебя люблю!..
Сегодня я спросила у Саши, как, мол, там устроились Седых. Ведь должен же ему Даниил написать. Он как ни в чем не бывало:
— А что? Устроились.
— Тебе Даниил пишет?
— Прислал открытку и письмо.
Дальше я спрашивать не стала. Ведь если бы передавал привет, хотя бы просто упоминал меня, Саша бы сам сказал.
Что ж, и не надо!..
Цапкина теперь восседает на первой парте одна. Пересела от меня. Лучше, говорит, доску видно. Слепенькая стала, бедная!
Саша спросил:
— Ты где была в тот вечер?
— В какой? — притворилась я.
— Не строй дурочку. В тот, когда со своим глупейшим фасоном убежала от Седых.
— Попридержи язык. Нигде я не была. Дома сидела.
— Не ври. Я полчаса звонил у двери.
— Не знаю. — Я пожала плечами. — А что? Ты приходил?
— Говорю, полчаса звонил.
— Зачем?
— Деревяшка! — Он со злостью отвернулся и отошел.
Ох, знал бы ты, Саша, что у этой «деревяшки» на сердце… Но все же зря я так. Может быть, он что- нибудь сказал бы о Данииле.
Отметки в этом году у меня будут, должно быть, неважные. В следующем придется наверстывать.
Что делается с погодой! Позавчера был снег, сегодня жара. Душно и противно. Ничего не хочется.
Володя всё-таки славный парень. Сегодня шли вместе из школы; он молчал, потом говорит:
— Переживаешь?
Как-то очень хорошо сказал, не навязчиво — участливо.
— Подумаешь! — сказала я. — Что мне переживать?
Молодец, не стал навязываться с разговором…
Назавтра вызывают зачем-то в райком: звонила в школу Оля, бывшая пионервожатая из нашей старой школы.
Папа все заглядывает в почтовый ящик и посматривает на меня. Вчера спрашивает:
— Вы с Даней как — крепко поссорились?
— Навсегда.
Он похмыкал — и всё.
Снова в космосе наш! Валерий Быковский. Запросто летает, ест, спит, разговаривает с Землей.
Что-то будет еще, предчувствую. В предыдущий полет вслед за Николаевым взмыл Попович. Какой- нибудь сюрприз приготовили и на этот раз.
Я преклоняюсь перед ними — теми учеными, инженерами, пилотами, которые скромно, в безвестности — мы не знаем даже их имен — готовят подвиги, изумляющие мир. Успехов вам, дорогие товарищи!..
