иной раз растягивали маскировочную сеть. А во время движения, благо погода стояла жаркая, из люка одной из машин обязательно высовывался по пояс наблюдатель, постоянно всматривающийся в небо. К счастью для нас, в те дни над Индокитаем повис пространный тропический циклон, и низкие кучевые облака прекрасно защищали нас от внезапных налетов. К середине второго дня пути перед нашими взорами замелькали знакомые места, и не знаю как на остальных, но на меня сразу нахлынуло некое странное чувство, очень напоминающее привычную русскую ностальгию. Вон за тем лесом стояла приютившая нас зенитная батарея, а вон за той горой мы сцепились с диверсантами. Короткая остановка у моста через неширокую каменистую речку. Воронин, покинув машину, разговаривает о чем-то с двумя офицерами поста наблюдения (ВНОС).
С недавних пор такие посты покрыли плотной сетью большую часть территории Северного Вьетнама. В их непосредственные обязанности входит постоянное наблюдение за небом и сообщение о появившихся в их поле зрения самолетов, ракет или иных летательных аппаратов. Обычно такой пост располагают либо вблизи пересечений значимых дорог, либо у переправ через водные преграды. Попутно они выполняют и массу других полезных задач. В частности, посты ВНОС оказались просто незаменимы для экстренной передачи сообщений тогда, когда радиосвязью пользоваться затруднительно, а письменное сообщение может в суматохе боевых действий и не найти адресата. А тут просто посылается телефонограмма на один или несколько постов, расположенных на узловых точках не такой загруженной транспортной сети Северного Вьетнама, и порядок. Одна из таких телеграмм и догнала нас прямо в пути. Содержание ее мне, естественно, не докладывают, но с крыши второго автомобиля прекрасно видно, как улыбается наш капитан и как весело кивают ему в ответ собеседники. Капитан, кстати сказать, делает весьма неплохие успехи в изучении вьетнамского языка. Но и теперь, после многих часов занятий, он все же изъясняется на сложной смеси русского, английского и вьетнамского, с непременным использованием (что добавляет особенного шарма в разговор) французских слов и целых выражений.
Разговор завершился. Водители опять завели моторы, и машины наши начинают движение. Однако теперь мы резко сворачиваем на ужасный, совершенно разбитый проселок. Скорость наша резко падает, и мне остается только держаться изо всех сил, чтобы не вылететь на дорогу при очередном толчке. Шума от такой езды довольно много, а преодоленных километров, увы, мало. Машина наша идет первой, и следы, оставленные раньше, хорошо заметны на слабой лесной почве. Принимаюсь их изучать. Хорошо видно, что по дороге недавно прошло несколько тяжелых армейских машин, обутых точно в такие же шины, как и наши МАЗы. Двигались они только в одном направлении, и это очень хорошо заметно, поскольку шматки грязи, выдавленные протекторами, указывают только в одну сторону. Справа и слева от дороги лежат груды спиленных древесных стволов и громадные кучи еще не успевших засохнуть листьев. Отсюда сам собой напрашивается вывод, что это просека сделана совсем недавно, может быть, всего день или два назад. И строили ее явно в большой спешке, поскольку в отличие от безалаберного Союза, в небогатой стране такое количество первоклассной древесины просто так вдоль дорог не бросают.
Вдали замаячил некий просвет, вроде как еще одна просека, или даже поляна, но в этот момент дорогу нам перегородили двое часовых в парадной форме Народной армии, вооруженные автоматами Калашникова. На всякий случай ухватился за рукоять пулемета и слегка опустил его ствол вниз. Но Воронин показал часовым какую-то бумагу, и они расступились, отдав тому честь, как старшему по званию.
Буквально через минуту мы действительно выехали на обширную рукотворную поляну, и моя нижняя челюсть непроизвольно, но с достаточно ощутимым щелчком съезжает вниз. Все видимое пространство плотно заставлено пусковыми ракетными установками и буксировщиками. В самом конце уходящей влево еще одной просеки негромко гудит автокран, монтируя решетчатую конструкцию дивизионного радиолокатора. Снуют десятки озабоченных людей, торопливо волокущих какие-то инструменты, мотай кабелей и громоздкие, но явно нетяжелые ящики. Завидев нашу машину, к ней быстрым шагом направился человек явно российской наружности.
— Майор Воронин? — довольно громко обратился он к вылезшему на подножку капитану.
— Пока еще капитан, — устало отозвался тот, спрыгивая на землю.
— Нет, нет, — отрицательно замахал тот руками, — вы просто не в курсе. Вам уже присвоено следующее звание. Только в этой суете вам об этом не успели еще сообщить. Прошу следовать за мной, все уже собрались.
Они пожали друг другу руки и тут же направились к большой армейской палатке, словно прижавшейся к громадному, расколотому пополам дереву. У входа в палатку мелькает фигура нашего пронырливого прапорщика и тут же исчезает из виду. За ними вдогонку бросается и Стулов, никогда не упускавший случай поприсутствовать на том или ином собрании. Вскоре из-за ближайшей машины с озабоченным видом появляется Башутин.
— Эй, молодежь, — небрежно машет он нам рукой, — греби за мной!
Убедившись, что мы его правильно поняли, он поворачивается к нам спиной и идет куда-то влево. Реагируем на его предложение быстро. Поскольку один из наших грузовиков остался без водителя, выскакиваю через люк на крышу, откуда по прикрученной позади «кунга» лесенке спускаюсь вниз. Усаживаюсь за руль и включаю передачу. Тихонько, на первой скорости, крадемся за прыгающим с бугорка на бугорок прапорщиком. Он уводит нас достаточно далеко от ракетного дивизиона по сузившейся до тропы просеке. Достигнув ее конца, Башутин словно в нерешительности оглядывается по сторонам и скрещивает руки над головой. На военном языке жестов это означает конец пути, и я выключаю зажигание.
— Вот здесь будем обустраиваться, — по-хозяйски распоряжается Григорий. — Федя, — зовет он к себе Преснухина, — палатки поставим вон там, распорядись быстренько. А кухонный агрегат перенесите пониже, по земляному уступчику. Там, внизу, родничок бьет… Крохотный, правда, но ничего, нам с вами воды хватит…
Башутин отчего-то заметно нервничает и за потоком малозначащих слов пытается скрыть некоторую свою растерянность. Внезапно, безо всякой подготовки оказавшись в чуждой ему обстановке и довольно непривычной роли, он пытается как-то руководить нами, не вполне понимая, что от его команд, в значительной мере, зависит и его собственная безопасность.
— А надолго мы здесь зависли? — не трогаясь с места, вопрошает его Федор. — Имею в виду вот что, — поясняет он. Михаил Андреевич случайно не говорил, сколько времени мы здесь пробудем? Сутки или дольше задержимся?
Прапорщик пожимает плечами:
— Понятия не имею.
— Так именно это и есть то, что нам необходимо знать в первую очередь, — спокойно говорит Федор. — А уж что куда поставить и разместить, так это мы как-нибудь и сами сообразим.
— Но ведь капитан, — Башутин явно шокирован нашим прохладным отношением к его распоряжениям, — он приказал вставать здесь лагерем.
— Григорий, — тут же гремит жесткий бас Щербакова, — ты, брат, хвостом не виляй. Это мы в полку как бы играем в командиров и подчиненных. Здесь же мы все в одном котелке варимся. В случае чего, и сваримся тоже все вместе. Лучше сходи к Воронину и прямо спроси, сколько будем здесь стоять. Если больше суток, то не с кухни начинать надо, а со строительства приличного окопа для всей нашей команды.
— Но я… — пытается протестовать прапорщик.
— Что, ты? — поддерживаю и я своих друзей. — Хочешь сказать, что под приличной бомбежкой еще не бывал? Ничего, с нами побываешь. Не задерживай движения, проясни вопрос конкретно и в темпе. Самому же придется полночи с лопатой воевать, если время протянешь.
Понурив голову, разом потерявший показную уверенность, прапорщик быстро уходит в сторону надсадно гудящего мотором автокрана. Оставшись одни, мы тут же принимаемся за многократно повторявшуюся в этом году процедуру под обобщенным названием «создание стоянки пещерного человека». Прежде всего из машин вываливаем насущно необходимые вещи. Над ближайшей, относительно ровной площадкой натягивается брезентовый тент и ставится походная печка. Не в низине, естественно, где дым из трубы имеет неприятную особенность оседать и задерживаться, а на пригорке, где он тут же развеивается по ветру. Раскладываем свернутые пока палатки в тех местах, где они будут стоять, если будет дан приказ на развертывание полноценного лагеря. Работают все. Только Камо пальцем о палец не ударяет. Он у нас — иная статья, он занимается своими прямыми обязанностями: готовится к созданию очередного обеда.
