Возвращается Башутин, вновь бодр и весел.
— О-о-о, как вы шустро, — озадаченно оглядывается он по сторонам. — Да, кстати, кэп сказал, что будем стоять здесь до посинения, — тут же спохватывается он. — Я, правда, не понял, почему именно до посинения…
— Гы, гы, гы, — громогласно хохочет Щербаков, приседая и хлопая ладонями по коленям. — Это оттого, что трупы, перед тем как почернеть, вначале синеют.
Все, кроме растерявшегося Башутина, весело хохочут, являя стойкую приверженность к той части юмора, которая в мирное время называется юмором окопным. Не проходит и часа, как пустынная и совершенно дикая лесная местность волшебным образом преображается. Все мы работаем для этого дружно и напряженно. Даже прапорщик, давным-давно отвыкший от тяжелого физического труда, и тот яростно машет лопатой, ровняя и углубляя наше маленькое бомбоубежище. Видимо, не хочет посинеть раньше времени. Проходит час и еще один. Воронина и Стулова нет и в помине. И только еще через полчаса они стремительно возникают в дальнем конце просеки. Не обращая внимания на стоящие на раскладном столе миски, капитан повелительно машет Камо, ловко орудующему у плиты новенькой поварешкой.
— Камков, срочно все бросай и развертывай большой передатчик! Кварц поставишь 23-й.
Не иначе стряслось что-то из ряда вон выходящее. Мы выходим в эфир в неурочное время и на совершенно иной частоте. Вот только почерк у нашего радиста прежний остался!
— Так, — поворачивается к нам капитан, убедившись в том, что передатчик через несколько минут будет готов к работе, — кто из вас владеет ключом? Или мне придется звать радиста от ракетчиков?
Поднимаю руку:
— В юношестве работал на коллективной радиостанции с позывным UA3KPT.
— Правда? — радостно хлопает капитан меня по плечу. — А почему же до этого молчал?
— Так ведь никто и не спрашивал, — пожимаю плечами, — а хвалиться у нас как-то не принято.
— Иди тогда, руку разрабатывай, — подталкивает он меня в сторону хлопочущего у передатчика Камо, — я сейчас тебе телеграммку набросаю.
Подсаживаюсь к передатчику и подтягиваю к себе телеграфный ключ. Пробую натяжение возвратной пружины и слегка подтягиваю ее. Не привык к столь расслабленному коромыслу.
— Потренируйся пока в передаче цифр, — склоняется ко мне Камо. — Хочешь, я тебе подиктую?
— Давай, — киваю я.
— 7,4,5,3,5,1,2, — быстро проговаривает Камо, прижав к уху наушник.
(Высокое напряжение еще не включено, и мои упражнения слышит только он.)
— Что-то ты руку тянешь, — говорит он наконец, — совсем не как я.
— Это-то и требуется, — разминаю я разом затекшее запястье. — Ты думаешь, зачем капитан меня сюда посадил?
— Зачем? — вытягивает шею любопытный Камо.
— Да именно затем, чтобы нашу сегодняшнюю передачу нельзя бы отождествить с нашими прежними. Видишь, и частота у нас другая, и время неурочное…
— А с кем работать будешь? — тут же интересуется он.
— Понятия не имею, — развожу я руками. — Но сильно подозреваю, что связь мы будем держать с вьетнамскими ПВО.
Подходит капитан, суров, деловит, насуплен. В руках он держит не только листик с телеграммой, но и небольшой транзисторный магнитофончик.
— Какая славная штучка, — дружно восторгаемся мы с Камо. — Неужели только от батареек работает?
— Нет, и от сети тоже, — нетерпеливо отвечает Воронин. — Впрочем, он нам вовсе не для увеселения выдан. То есть, не только для него. Теперь у нас будут еще три новых корреспондента. Перед тем как передать телеграмму, мы будем в обязательном порядке запускать одну из трех мелодий, записанных на этой пленке, — потряс он магнитофоном. — На сей раз мелодия идеально соответствует первому нашему корреспонденту, и поэтому пленку перематывать не придется. Ну что, готовы?
— Михаил Андреевич, — решил я расставить все точки над «i», — передать-то я все передам, а вот ответ принять смогу вряд ли. Давно не практиковался.
— Ерунда, — ставит тот рядом со мной магнитофон, — Камков тебе на первых порах поможет.
Пока я смотрел на лежащий передо мной текст с несколькими колонками цифр, Камо нажимает на кнопку пуска и из маленького динамика льется забойная западная мелодия. Щелчок выключателем, и через мгновение она пошла в эфир.
— К станциям, транслирующим эстрадную музыку, — вполголоса прокомментировал капитан, — меньше внимания. Глядишь, под шумок и наша радиограмма незаметно проскочит.
Дождавшись последнего аккорда, я принялся отстукивать написанные на бумаге цифры. Особо я не торопился только потому, что больше всего боялся сбиться при передаче и опозориться. Благополучно дойдя до конца текста, оттолкнул ключ и тут же почувствовал, как по спине медленно сползают противные капли пота. Несколько минут мы напряженно ждали ответа. Далекий корреспондент ответил коротко, но недвусмысленно, отбив лишь 73 СК, что означало: «Понял. Конец связи».
— Ничего нет, — повернулся Камо к Воронину, — молчат.
— Ничего страшного, — отозвался тот, — просто уведомил о том, что прибыл на «точку».
На языке моем так и вертелся вопрос о том, кому это он докладывался, но я смог пересилить себя и сдержаться. Ведь как говорит наш полковник: «Настоящему разведчику присуща лишь профессиональная любознательность, а вовсе не досужее любопытство».
Вскоре меня, Преснухина И.Щербакова зовут в офицерскую палатку.
— Пора разложить карты, — объявил Воронин, едва мы расселись на покрытой циновкой земляной приступочке.
Он и в самом деле раскатывает по полу карту Вьетнама и пристраивается рядом с ней на коленях.
— Итак, — приподнятым голосом начал он свою речь, — схема наших дальнейших действий будет следующая. С завтрашнего дня мы с вами развиваем просто бешеную активность в эфире. К обычным трем сеансам добавим еще два. Причем эти два будем давать на недалеком выезде. А остальные по традиции — со стоянки.
— Надеюсь, нас прикроют, — еле слышно шепнул мне на ухо Федор.
— Непременно, — тут же отозвался капитан, — но прикроют только здесь, в этой конкретной точке. Наша задача как раз и состоит в том, чтобы дать американцам понять, что именно здесь нас достать совершенно невозможно. Другое дело на выезде. Там, по идее, мы будем выглядеть совершенно беззащитными. И, стало быть, наши противники будут лелеять мысль о том, чтобы прекратить нашу враждебную деятельность именно в такой момент. И я надеюсь на то, что для поддержки и координации всей операции американское командование поднимет в воздух как минимум один командный пункт. А вот далее им и займутся локаторщики, летчики, зенитчики и ракетчики. Одни из них будут окружать и загонять самолет противника, другие отрезать силы прикрытия… Короче говоря, работы хватит всем. Мы же с вами на завершающем этапе всей операции должны быть на связи как с авиаторами, так и с нашими славными ополченцами. И в тот момент, когда мы получим точные сведения о том, где предположительно упадет самолет, сможем оперативно прибыть туда вместе с ними.
— Они что, тоже сюда подъедут? — не утерпел я, тут же вспомнив карие глаза Лау Линь. — Я имею в виду ополченцев.
— Не-е-т, — задумчиво протянул сбитый с основной мысли Воронин. — Предполагается, что они будут ждать наших указаний вот здесь, в районе кооператива Данг-Тхы. Надеюсь, они нас не подведут в решающий момент.
— И как быстро все произойдет? — поинтересовался Щербаков.
— Надеюсь, в ближайшие пять дней, — нервно потер ладонями Воронин. — Во всяком случае, именно этот срок обговаривался на встрече в Ханое. Сами понимаете, что такие крупные силы не могут быть слишком долго задействованы в интересах одной нашей группы. И, следовательно, нам с вами придется сделать все, чтобы возбудить к себе самое пристальное внимание американской разведки. Ведь если это не удастся…
Он не продолжает, но всем ясно, что последует за таким провалом.
