появиться «принцесса» Ляпушка. Про урода знают все, а вот взглянуть на его избранницу!? Это почище взбесившихся бурундуков в Поволжском районе будет.
Никого.
Ничего.
Абсолютно.
ПаПА пальцем поманил меня к себе и, наклонившись, зашептал в ухо.
— Где она?
Я отвернулся от паПА, потому что нечего мне было ему ответить.
— Ты не отворачивайся. Отвечай. Гости ждут. Я жду. Фамильное состояние ждет.
Это серьезно. Фамильное состояние ждать не может.
— Не придет она, — я посмотрел на паПА самыми честными глазами, которые только умел делать, — Желтуха у нее. Покрылась пятнами и заявила, что снимает свою кандидатуру на предстоящих фамильных выборах.
ПаПА только и оставалось открыть рот. А чего тут скажешь. Желтуха это вам не синдром иммунодефицита, прививками в малолетстве не лечится.
— Граждане! — привлек паПА внимание граждан и гражданок всех мастей, — Довожу до вас прискорбную весть…
Пол под ногами вздрогнул, и я почувствовал, что падаю. Мне показалось, что я от переизбытка чувств теряю сознание, но к удивлению своему заметил, что подобное происходит не только со мной. Практически все гости, включая и Джу Р Р Бенс, еще не добравшуюся до своего металлического кресла, повалились на мраморные плиты.
Следующий толчок последовал буквально через пять стандартных земных секунд. Еще более мощный. От толчка сработала охранная система, и зал наполнился надсадным ревом тревожных систем.
Кто-то пробовал подняться на ноги и помочь другим сделать это же. Кто-то в панике забился под стол, созывая охрану. Дворецкие, позабыв про подносы с едой, метались среди тел. И их тонкие пищалки сливались с криками людей.
Толчки следовали один за другим. Все смешалось. Люди, дворецкие. Одна сплошная всемирная паника. И не было никому спасения в этом хаосе.
Только гордый Кузьмич, подобный черной молнии метался среди дымящихся от перенапряжения микросхем дворецких. Он то взмывал к расписному янтарному потолку времен первой волны Большого Переселения, то падал в глубоком пике к копошащейся куче из гостей, жратвы и Бемби. И все слышали гордый и радостный его крик:
— Маму вашу! Вы у нас все, вот где!
Узнать поточнее, где находятся все, не получилось.
В воздухе, перекрывая крики, неожиданно возникла торжественная музыка.
Музыка…
Даже не музыка. Необъятнее. Словно миллиарды миллиардов колоколов и колокольчиков, переплетаясь и сталкиваясь, друг с другом, творили нечто большее, чем просто мелодию. Они творили умиротворение и жизнь. Спокойствие и вечное умиление своим существованием.
Стихли ужасные толчки, замолкли тревожные сирены, люди и полу спаленные дворецкие. Осталась только эта торжественная мелодия, сотканная из воздуха и миллиардов протяжных нот.
Тут я, конечно, моментально вспомнил о предупреждении куколки. Как там она молвила? Не бояться, и знать, что все в жизни будет хорошо? Неужто ее, куклины, штучки? Если да, то можно гордиться. Не каждая дура устроит из своего прибытия землетрясение с бубенцами.
Я вскарабкался на трибуну, попутно разбив до крови колено, и, стараясь перекричать звучащую со всех сторон музыку, заорал:
— Не пугайтесь люди! Это моя невеста собственной персоной прибыла. Со всеми прибамбасами.
Может, слова мои подействовали, а может и то, что музыка колокольная смолкла, но гости перестали пугаться и принялись потихонечку подниматься с пола и занимать отведенные им места. Ожившая прислуга заметалась, приводя в порядок столы и кушанья.
Одним из первых очухался паПА, который, не потеряв ни на секунду присутствия духа, тут же скомандовал:
— Включить центральный экран зала и показать площадку прибытия.
Огромный экран, на всю стену, служащий преимущественно для показа исторических лент, вспыхнул и показал то, что от него требовалось. Площадку для прибытия транспорта гостей.
ПаПА не успел. В кадре мелькнуло нечто непонятное и воздушное, исчезло из поля зрения, оставив на обозрение только именно бетонно-пластиковую площадку со стоящим на нем весьма странным сооружением.
Сооружение это представляло красной формы аппарат, продолговатой формы. Верх железный, бок почти стеклянный. В носу аппарата несколько стеклянных глаз, больших и маленьких, по бокам небольшие ушки. Одна скромная антенна. Но самое интересное и самое удивительное то, что у необычного аппарата отсутствовали даже намеки на дюзы и сопла. Как данный аппарат передвигается, было совершенно непонятно. Ведь не на черных же резиновых амортизаторах, которые торчали из его днища. Это полный нонсенс. И тем более непонятно, что могло создать такой невообразимый шум?
ПаПА поправил пенсне, вгляделся в корабль непонятной конструкции, поморщил лоб и сказал неизвестно кому:
— Москвич двадцать один сорок один. Без всякого сомнения.
Что паПА имел в виду, так и останется неизвестным. Я спрашивать не стал, а гостям было не до этого. Все их взгляды были устремлены на двери. Мое объявление о приезде невесты, и странное действо сопровождающее это прибытие, привлекли все их внимание. Мне это, конечно, льстило. Пусть и куколка, пусть и уродина, но как дело обстряпала.
В совершеннейшей тишине, даже дворецкие замерли в воздухе, направив к дверям локаторы, послышалось легкое цоканье.
Цок. Цок. Цок.
Словно кто-то осторожно постукивал маленьким молоточком по здоровенной стальной монорельсе.
Цок. Цок. Цок.
Шеи гостей вытянулись. Локаторы дворецких развернулись.
Цок. Цок. Цок.
ПаПА судорожно облизывал губы.
Цок. Цок.
Что-то воздуха в груди стало маловато.
Цок.
Не к добру.
Цоканье замерло у самых дверей.
Тишина.
Напряжение в зале достигло апогея. Казалось, еще чуть-чуть, и весь мир взорвется от переполнившего его ожидания.
Двери тихо раскрылись.
Я сказал:
— Ой, мама.
ПаПА сказал:
— Ох,… пи-и-ип (вырезано цензурой)!
Кузьмич ничего не сказал. Кузьмич потерял сознание.
Гости, состоящие из граждан и гражданок, издали протяжный стон.
В дверях стояла…
Как прекрасны мгновения ожидания. Как ненавистны мгновения ожидания. Конечно, всем хочется побыстрей. Всем хочется сразу. А так не бывает. Нужно помучится. Поволноваться. Чтобы полностью осознать, как оно прекрасно. Мгновение.
