Что там за горизонтом? Что там за дымкой времени? Что там…
Можно подумать, кому-то это интересно. Всем интересно другое. Кто стоял в дверях.
А стояла там…
Стоит ли говорить об этом? В мире столько прекрасного и необъяснимого, что совершенно не стоит удивляться более прекрасному и необъяснимому.
Кстати. Знаю одну историю. Один крупный политический чиновник вот также все тянул и тянул. За это его сняли с работы, потом поймали в темном переулке и избили до полусмерти.
Короче.
В дверях стояла моя куколка.
Почему я называю это существо, ничем не напоминающую куколку, которая осталась в оранжереи, моей куколкой? Не знаю. Это внутренняя связь. Но хватит обо мне. Лучше о той, которая пришла.
Трудно описать неописуемое. К тому же потом меня всякий может упрекнуть, что я был не прав. Кому-то может не понравиться, что я забыл упомянуть о прекрасных голубых глазах. О длинных черных ресницах. О милой улыбке и белых зубах, проглядывающих между губ. Кто-то назовет меня бездушным, потому, что я забуду сказать о золотых волосах, ниспадающих до самой… самого пояса.
А кто-то потом вспомнит, что не сказал я о нежной… белоснежной… коже. И о самом лице. Об этом самом красивом лице во всей Великой Галактике. И заметьте, не стандартном лице. У которого нет ни второго подбородка, ни пухлых щек, ни жировых отложений.
Она не была совершенством в полном смысле этого слова. Но она была прекрасна, как прекрасна бывает только мечта.
Я о многом могу забыть. И о голубом прозрачном платье, сквозь которое проступали дивные черты ее тела. И о движениях, наполненных необъяснимым величием грации. И о…
(Для более подробного описания просьба обратиться к секретным файлам национальной Земной Службы Безопасности).
Я только никогда не забуду сказать о том, что за спиной у куколки, у Ляпушки, были видны два прозрачных, миниатюрных крылышка. Которыми она медленно помахивала. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз.
Я влюбился. Я влюбился с первого взгляда.
В полнейшей тишине, она обвела взглядом зал, отыскала меня, улыбнулась и протянула мне навстречу руку.
Вы думаете, я пошел к ней? Нет. Я рванул, что есть сил.
Я подбежал поближе, затормозил и вздохнул, как могут вздыхать только влюбленные.
Росту моего, телосложения моего, никаких физических изъянов, кроме крыльев, не наблюдается. Крылья отрезаем и все в полном порядке. Министру культуры говорим, что это элемент национального костюма. А на всех остальных наплевать. Одной уродкой нестандартной больше, одной меньше. Для меня она лучше всех и этого достаточно.
Я схватил в руку ладонь Ляпушки, сказал: — «Ты навек моя» — и потащил ее к паПА. Она засмеялась так нежно-нежно и, откинув в сторону свободную руку, побежала за мной.
Это были самые лучшие мгновения в моей непутевой, уродской жизни. Потому, что я видел в ее глазах нежность. Нежность и любовь.
ПаПА откровенно плакал. От счастья, от чего же еще. Ведь я нашел то, что так долго искал. И он был за меня, безусловно, рад.
— Вот, — сказал я, — Познакомьтесь. Это мой паПА.
— Я помню, — сказала она, улыбаясь паПА, — Я думала, что вы старый археолог, а вы не такой уж и старый.
ПаПА пару раз раскрыл рот, наклонился и галантно поцеловал руку бывшей куколке.
И неожиданно все встали и захлопали. Да, да, да. Захлопали. Я и сам офигел. Куда девалась их спесь? Куда девалась их природная неприязнь к уродам? Может, они увидели в Ляпушке то совершенство, к которому так долго стремились, и которого так и не смогли достичь?
ПаПА закончил хлопать ртом. Потом сказал, что знал, что все у нас будет в порядке. Пожелал побыстрей увидеть внуков.
А потом началась самая натуральная пьянка.
ПаПА по поводу большого семейного праздника вытащил из подвалов лучшее вино. Гости этому весьма обрадовались. Еще бы. На шару, как говорили наши древние предки, и уксус полезен.
Куколка, то есть теперь уже Ляпушка, сидела от меня по правую руку. Кузьмич пристроился по левую.
Новоиспеченная подружка моя ела мало, все больше по сторонам пялилась.
— А это кто, в короткой маячке?
— Жена Главного Блюстителя Законов.
— Ой! Костя! Я такую же хочу.
— Сделаем, — пообещал я, представив, как сексуально она будет выглядеть в такой одежонке. Представил, и аж обомлел. Ведь я ж жених ее. Со всеми вытекающими последствиями.
— Руку с колена убери, — глядя куда-то в сторону, нежно проворковала Ляпушка, — а то по морде получишь.
— Так уж сразу и по морде? — ощерился я, но руку не убрал. Имею на то полное жениховское право. Где хочу, там и лапаю.
Ляпушка, продолжая мило улыбаться, взяла в руку кубок стальной раритетный — маленький бочонок с ручкой на боку и с надписью «Общепит» на донышке. ПаПА с раскопок притащил. Взяла и сдавила его с легким хрустом.
Я поперхнулся. И моментально убрал свои шаловливые ручки подальше от коленок бывшей куколки. Сила есть, и красота не поможет. Значит и перспектива провести сегодня незабываемую ночь вполне расплывчатая. А жаль.
— А жаль, — шмыгнул я носом и переключился на восполнение калорий в своем измученном теле. Попросту, стал кушать.
Кузьмич, уже также откушавший три полных порции своего любимого салата «оливье», притянул к себе блюдо с запеченной в тесте форелью и философски прокомментировал: — «Фифа, какая».
— Не подавись.
Кузьмич только прищурил глаз, распахнул пошире рот и запихал в него пучок зеленого салата. Никогда не перестану удивляться, куда в него столько лезет. Наверно именно о таких внеземных созданиях говорят — маленький ротик, очень большой животик. Или примерно так.
Кузьмич оторвался от поедания (пожирания) съестных припасов, вытаращил глаза на полную орбиту и толканул меня локтем. Видя, что я слишком занят разделыванием на куски пятислойного блинчика с тройной начинкой, Кузьмич выплюнул на стол все, что не успел проглотить, взмахнул крылышками и приземлился у моего уха.
— Ты только башкой не верти, командир. А слушай, что я тебе скажу.
Я кивнул. Кузьмич так просто отрываться от пищи не станет. Значит, есть, что сказать.
— Куколка твоя распрекрасная, хоть и с крыльями, а не нравится мне. Я уже десять минут за ней наблюдаю. Да не верти головой же, сказал тебе. Клептоманка она. Точно говорю. Как есть клептоманка. Минут пять назад запихала в рукав к себе ложки золотые из французского набора. Я то сначала думал — показалось. А потом смотрю, вилки серебряные в другой рукав пихает. И вот ведь зараза, все незаметно делает. С улыбочкой. Воровка инопланетная. Не зря у них в деревне нищета полнейшая. Все перетаскали друг у друга. О! Гляди-ка. Щипчики ваши с изумрудами ныкает.
Продолжая делать вид, что тщательно пережевываю пищу, я скосил глаза на девяносто три градуса в сторону Ляпушки.
Кузьмич оказался прав. Бывшая куколка воспользовалась теплотой и уютом пригревшего ее дома, и теперь вконец распоясалась. Вслед за изумрудными щипчиками в неразмерных рукавах исчезла сахарница с сапфирами, тарелка с апельсиновой икрой и, наконец, две бутылки первоклассного девятнадцати звездного коньяка «Араратские фантазии».
Кузьмич дернул меня за мочку уха, привлекая в очередной раз внимание.
— Бардак творится, слышишь, командир. Эти две дуры, старшие невестки твои, за куколкой шпионят.
