Рация, мирно висящая у Дэна через плечо, вдруг зашуршала голосом нашего сотника:
— Завершение операции. Сотне собраться у лагеря.
Мы спускались с высокого холма к стоящим в нескольких десятках метров машинам: временный лагерь был совсем недалеко от места нашей засады. Остальные сотни скоро тоже подтянутся: судя по звукам залпов вдалеке, чистильщики будут еще долго кружить по улицам, но казаки им больше не нужны.
— Как всегда, чистильщики воюют, а мы будто в тире упражняемся, только и делаем, что служим поддержкой. — Голос Дэна показался даже скучным. — Массовка, и больше ничего.
— Тебе боев не хватает? — усмехнулся Стас. — Хочешь в самое пекло? Чтобы там твою задницу хорошенько поджарили? Удачи!
— А что? Лучше вот так? — вспыхнул Дэн. — Чтобы в составе колонны подорвали?
— Пацаны, разговор ни о чем. — Я вздохнул и примирительно посмотрел на друзей. — Вы выбрали сами, вас никто никуда не гнал, никто не неволил. У нас своя сфера деятельности… Идите куда хотите, хоть на завод. А то спорите: кто круче, кому лучше.
Когда мы подошли, лагерь уже готовился сниматься с места: около тридцати машин гудели моторами, готовые сорваться в любой момент. Через несколько минут я уселся в кресло второго пулеметчика, теперь оставалось только вернуться на базу. В прошлый раз для нас это чуть не кончилось плачевно. Надеюсь, после этого дня гуки подуспокоятся.
В рации машины глухо прозвучало:
— Внимание! Полный ход!
Тяжелый, покрытый железными бронепластинами «Патриот» неторопливо шаркнул колесами и двинулся вперед. Сотни Паши с нами не было, они направились с чистильщиками «на усиление». Доехали мы на этот раз тихо и спокойно, за всю дорогу я не увидел ни одного следа гуков, ни даже малейшего намека на их недавнее присутствие. Ехали в полном молчании: никто не сказал ни слова, даже Дэн, постоянно бурчащий что-то себе под нос. На душе было неспокойно, какое-то плохое предчувствие терзало меня все это время. Вроде бы следовало радоваться: и гукам урок преподали, и сами чисто прошлись, но все равно как будто кошки скребут. Что-то злое словно висело в воздухе; это состояние невозможно передать, но чутье «пятой точки» уже предчувствовало смачный пинок.
В Москву мы вернулись часов в шесть, без происшествий, без потерь. Только странное чувство меня не покидало. И не напрасно. К восьми часам добралась до корпуса сотня Пашки Воробьева, из девяти машин домой вернулись лишь четыре. На обратной дороге они снова попали в засаду; единственное, что их спасло от полного разгрома, так это то, что чистильщики, ехавшие невдалеке, услышали сигнал о помощи и подоспели в тот момент, когда горящая колонна отчаянно отбивалась от окруживших ее отрядов неизвестных бойцов. Если бы чистильщики не дали со своей бронетехники мощный залп, то колонну Паши ждала бы участь Третьей сотни. От той, как и от укрепленной фермы, ничего не осталось, с вертолета были видны только обгоревшие остовы укреплений и техники — пепел от некогда сильного соединения.
Когда закопченные, покрытые следами пулеметных очередей машины застыли в центре плаца, десятки и сотни людей рванули к выжившим бойцам. Я сквозь море человеческих голов увидел, как врачи вытаскивают раненых из кунга «КамАЗа», как Пашка, отмахиваясь от врачей, хромая, двинулся в мою сторону сквозь расступающуюся перед ним толпу людей. Подойдя почти вплотную, он протянул окровавленную руку и сказал:
— Ну как, Андрей, весело погуляли? Это не гуки, у нас в лесу настоящие спецы шарятся. Они только не знали, что мы с чистильщиками идем.
— Паша, тебе к врачу надо, — попытался я втолковать смотрящему на меня совершенно безумным взглядом Воробью, — ты весь в крови.
— С чего ты взял, что это моя? — Паша страшно улыбнулся и придвинулся ко мне, лицом к лицу. — Скоро все изменится. Я тебе вот что расскажу, у нас есть общая тема. И мы обязаны ее…
В этот момент здоровенный санитар подскочил со спины к стоящему с невменяемым видом Паше и что-то вколол ему шприцем в плечо. Паша на миг замер и вдруг схватился рукой за шашку, висевшую у него на бедре. Чудом я успел перехватить его руку и удержать ее от удара. Затем Паша как-то обмяк и стал заваливаться на землю. Я подхватил раненого друга и передал подбежавшим санитарам с носилками. Воробей посмотрел на меня отрешенным, пустым взглядом и прошептал:
— Скоро…
Затем Пашу унесли, я с горечью взглянул на побитые машины и направился в казарму. Снова несколько десятков простых русских ребят остались «там», были просто уничтожены, как Третья сотня, а мы даже не знаем, кто это сделал. Сборище гуков, ликвидированное нами сегодня, никакого отношения к этим неуловимым убийцам не имело.
На построении было около трех тысяч человек; командование решило собрать все сотни вместе, даже резервные и конвойные стояли сегодня на плацу. Взобравшись на небольшой помост вместе с командованием нашей части, начальник обороны агломерата генерал Трошин готовился произнести речь. Стоящий рядом со мной второй вахмистр тихо шепнул:
— Сейчас начнется: Россия станет единой, мы сможем, помните о своей миссии…
Словно подслушав вахмистра, генерал подошел к микрофону и гаркнул:
— Здравствуйте, бойцы!
После раскатистого ответа трех тысяч глоток на плацу вновь воцарилась тишина. Генерал Трошин помедлил с секунду и начал:
— Сегодня погибло сто сорок два казака. Вы, воины последнего оплота единства великой России, честно выполняете службу. Нас очень мало, но мы должны приложить все наши силы, чтобы снова жить в мире в собственной стране. Я сейчас говорю вам, добровольцам русской революции! Вы, вчерашние гражданские лица, решившие спасти свою страну, сейчас делаете все возможное! Но этого мало! Мы должны перейти в решительное наступление по всем фронтам! Скоро! Очень скоро наш агломерат будет очищен от всех бандитских шаек! Я рад вам сообщить, что договоренность об объединении Северного и Центрального агломератов уже достигнута! Единым фронтом наши войска лавиной двинутся на отделившиеся от Центра остальные области! Ни одна партия и ни одна армия не встанут на нашем пути! Россия будет единой!
— Россия будет единой! — Я на миг оглох от мощного залпа голосов.
Потом вперед вышел наш командир корпуса, он без предисловий начал сразу по делу:
— Казаки, в это сложное время ваша помощь необходима как никогда. Столица снаряжает бронепоезд по старой железной дороге Москва—Санкт-Петербург, движение бронепоезда будет символом объединения двух сильнейших агломератов, двух столиц нашей великой Родины. После недавних событий патрулирование и боевые операции на территории, занятой гуками, будут выполнять спецподразделения. Это временная мера. Но без работы вы не останетесь, кроме бойцов специального назначения в составе поезда будет казачья сотня. Вступление в состав команды бронепоезда сугубо добровольное. Никого неволить мы не собираемся, вы прекрасно понимаете всю опасность.
Да, мы прекрасно понимали дикую авантюрность этой затеи. Поезда по трассе Питер—Москва не ходили уже два года, мертвая зона раскинулась на несколько десятков, если не сотен, километров. Связь между бывшими столицами осуществлялась лишь при помощи самолетов. Путь на автотранспорте был только объездной, так как попасть в Питер имелась возможность лишь через Псковскую область, и этим путем пользовались в исключительных случаях. Дорога через Новгородскую область была полностью закрыта для всех. В самом начале Кризиса, сломившего экономику России, а затем и всю политическую власть, именно Новгородская область стала первым очагом восстания. Как ни странно это звучало, но революция началась именно в этом древнерусском очаге цивилизации. Люди поднялись против власти не на беспокойном Кавказе, не при содействии западных спецслужб; волна пошла не от улиц Москвы и Санкт- Петербурга, не от Центра России. Нет, русский бунт пришел из глубинки, из провинции. Эти люди первыми пошли менять власть, которая не могла их обеспечить самым необходимым. Экономический кризис подломил весь мир, в США уровень безработицы поднялся до шестидесяти процентов, а Европа содрогалась от топота безработных и выброшенных на улицы людей. Во всем мире происходили колоссальные изменения, тяжелое состояние было везде, но мы, россияне, все же пострадали больше всех. Регионы просто не смогли больше терпеть: от Новгородской земли волна митингов и шествий распространилась по всей стране, солдаты
