отказались стрелять по мирным гражданам, которые просто отчаялись ждать спасительных мер от правительства и президента. Когда ОМОН, привыкший сминать на праздниках пьяноватых граждан с бутылками, оказался перед разъяренными миллионными толпами людей, когда пожарные машины повернули стальные водяные пики против полицейских заграждений, когда заплескались тысячи флагов всевозможных партий и группировок, стало ясно, что эту силу никто не сможет остановить. Но самое страшное было не это, а то, что движение никто не смог возглавить. Народу больше не нужен был добренький правитель, иссякла тысячелетняя вера русских людей в такого правителя. Ни один популист не смог взлететь на этой волне, ни один идеолог не услышал отклика среди общего гвалта голосов. По всей стране ходил лозунг: «Если Центр не может управлять, мы проживем сами!» Вот и посыпалась Россия в считаные дни, словно карточный домик; осколки некогда великой империи объединялись в федерации и конфедерации агломератов. Названий новообразований было столь же много, как и политических систем. Сепаратизм захватил всю страну, власть в новообразованных малых государствах в основном держали либо военные, либо иные влиятельные силовики, вовремя успевшие присоединиться к народной массе. Через какое-то время наметилось несколько политических группировок: Московский и Северный агломераты, Союз Двенадцати Областей, или Союз 12, Татаро-Башкирская Орда, Кавказский Горец, Южная Сечь и так далее. Некоторые области и края остались просто автономными, как та же Новгородская. В борьбе за ресурсы регионы, старые и новые, постоянно устраивали локальные конфликты и даже настоящие войны. Около десяти миллионов русских беженцев приютила, несмотря на свое довольно тяжелое положение, Беларусь. Белорусы в который раз доказали свою непоколебимость в отношении к России, в какой-то мере наш народ снова стал един, пусть и через такой тяжелый путь.
Я никогда не думал, что так может произойти, всегда искренне считал, что страну невероятно трудно развалить. Нужна война, нужны какие-то радикальные движения, специальные агенты ЦРУ и МИ-6, тайные сообщества масонов и мировое правительство. Нет, все оказалось намного банальней: людям просто стало нечего жрать. А когда народ перестал пробавляться лапшой с ушей и посмотрел на голодных детей, вот тогда и произошел взрыв. Я всегда понимал, что Россия и Центр не одно и то же, но вот именно в период революции, после Кризиса, прозванного Проклятым, это стало очевидно. Москву охватило восстание на третьей неделе, после того как прекратился поток машин с продовольствием, и многомиллионный город стал голодать. Жители будущих агломератов отказались признавать власть Центра, и Москва стала своеобразным отщепенцем на Европейской равнине. Никаких рычагов давления на регионы у власти не было, большая часть силовых структур просто не представляла реальной силы. Именно тогда я ушел в казачью сотню, новые полувоенные формирования должны были хоть как-то обеспечить власть в неожиданно заброшенном маленьком регионе.
Сильный тычок в спину отвлек меня от размышлений, за спиной раздался шутливо-серьезный голос Дениса:
— О России думаешь?
— Угадал. — Я, не оглядываясь, показал Дэну кулак. — Что там? Я задумался…
— В состав бронепоезда «Потемкин» зовут, — хихикнул казак.
Сотник, стоящий метрах в десяти от нас, бросил свой пронзительный взгляд в нашу сторону. От этого взгляда мне стало не по себе, сотник был мужик хороший, но за дисциплину карал жестоко.
— Броненосец, а не бронепоезд, — шепнул я Денису. — Не путай, ты же в инсте учился.
— Да знаю я, — в тон мне ответил друг. — Просто я вот думаю, не вписаться ли в состав бронепоезда?
— Оно тебе надо? — Я бросил взгляд на сотника и горячо зашептал: — Ты в своем уме? Новгородские нас за людей не считают, ни одна экспедиция не вернулась. У них там, говорят, чуть ли не новый тоталитаризм и ненависть к Центру в качестве религии. Как тебе?
— Уж лучше с бронепоездом навстречу неизвестности, чем как Третья… — начал Дэн.
Его перебил громкий голос с трибуны:
— Я никого не буду неволить, только добровольцы отправятся в этот рейс. Правительство заверило нас в мирном настрое жителей Новгородского агломерата. Благодаря политике «Соединения», проводимой ее лидерами, утрясены многие ключевые моменты с их руководством… Те, кто хочет пойти добровольно, прошу сделать шаг вперед.
— Давай, Андрей! — горячо зашептал за моей спиной Денис. — Там пообещали паек улучшенный и повышение на одно звание, в хорунжие пробьешься, а я в урядники! Как тебе?!
— Посмертно! — хмыкнул я. — Извини, у меня тетя одна осталась. Я ее не брошу, она думает, что мы тут только и делаем, что книжки читаем да на фехтование ходим.
— Ну, как знаешь, — крякнул Дэн, и его могучая фигура протиснулась сквозь строй.
Вместе с ним вышли еще человек шестьдесят.
Я вздохнул, глядя в спину глупого Дениса, поскольку был уверен, что никакого соглашения с новгородскими нет. То, что железная дорога в полном порядке, это мы знали, страшно было то, что совершенно неизвестно, кто ее охраняет. Будет еще один безуспешный прорыв — договорились они, как же, новгородские никого на свою землю не пускают и не пустят. И будут совершенно правы, в нас они все еще видят власть Центра, а не опустошенный голодный город. Сейчас в Москве всего-то около четырех миллионов, кто смог, поскорее уехал, сейчас агломерат кое-как сводит концы с концами, и вся надежда только на союз с Севером. Наш корпус — один из многих военных объединений на территории бывшей Московской области, но все равно это слишком мало. От силы вся армия агломерата составляет тысяч сто штыков, больше держать просто невозможно. Большая часть мужчин работает, чтобы хоть как-то прокормить и обеспечить всем необходимым население брошенного города.
И вот теперь этот бронепоезд. Да, это был бы символ возрождения Москвы — пройтись под флагом Центрального агломерата по самой независимой земле в России. Заявить о возрождении, объединении двух столиц. Тем более что в состав Севера входят еще три области. Появится новая мощная сила. Карелия и области — Мурманская, Архангельская, Ленинградская и Московская (уже ставшие почти чужими названия) — составят единую Конфедерацию Центра и Севера, которая станет символом объединения страны. Только не доедет этот бронепоезд, лишь минует союзную нам Тверскую область и приблизится к границе новгородцев, как от него не останется и следа. Но Дениса это не сильно беспокоило, он чувствовал свою важность в этой миссии. И его уже не отговорить, самое страшное, что, скорее всего, — уже и не увидеть.
После построения я в первую очередь отправился в санчасть: меня сильно тревожило состояние Воробья, единственного человека из моего прошлого. Как будто революция стерла ту жизнь — когда я бежал из охваченного огнем общежития, там и было сожжено все оставшееся. И вот Пашка и тетя Марина только и были какими-то путеводителями по моей старой жизни. А было круто, я иногда скучаю по своей компании. Где они сейчас? Во время массового побега жителей Москвы из голодной столицы все мои знакомые покинули город. И вот теперь я, новый боец, вчерашний студент, нахожусь на перепутье. От предыдущей жизни еще не отвык и грустно ее вспоминаю, а к новой пока не адаптировался. Казачий вахмистр, с ума сойти, название-то какое мудреное — тетя Марина, когда услышала, показала кулак и потребовала не материться. А вообще я слышал, что на юге России еще до революции и сепаратизма почти все русские состояли в казачестве. Пашка рассказывал, что сам до событий девятнадцатого года в казачество вступил, дескать, родовое это у него.
Вот с такими мыслями я подходил к санитарной части, однако путь мне преградили здоровые ребята из нашего корпуса, начальник охраны подозрительно посмотрел на меня и спросил:
— Куда, братишка? Ты вроде здоровый.
— Я к другу, раненому. — Я попытался снова пройти, но парни снова встали на моем пути.
— Ты подожди, — покачал головой начальник, — к ним никак, тут чистильщики приказали никого не подпускать. До особого распоряжения.
— Ну ладно. — Я пожал плечами и двинулся прочь.
Но, прежде чем окончательно уйти, я решил обойти санчасть вокруг в надежде вдруг увидеть Пашу. После нескольких минут прогулок под окнами я заметил группу молодых парней, куривших у окна второго этажа. Судя по их виду, они были не простыми рядовыми, не ниже унтеров точно, я подошел поближе и крикнул:
— Здорово, мужики!
