знала, что сказать. Ей было известно, где такой совет можно получить, но не откажут ли Оберону и правильно ли будет посылать его туда? — Знаешь, все в порядке, ей-богу в порядке, потому что… — Она приняла решение. — Потому что все в порядке. Все уладится.
— Конечно, — согласился Оберон, громко вздыхая. — Все уже прошло.
— Нет. — Элис крепче сжала его руку. — Пока не прошло, но… Случается только то, что должно случиться, так ведь? Я хочу сказать, просто так ничто не происходит, правда?
— Не знаю. Откуда мне знать.
Элис держала руку Оберона, но, увы, он стал слишком большим, чтобы целиком прижать его к себе, спрятать в объятиях и все ему открыть; поведать длинную-длинную повесть, такую длинную, что он заснет, не дождавшись конца; заснет, убаюканный голосом матери, ее теплом, биением ее сердца и уверенным спокойствием рассказа: и тогда, и тогда, и тогда; и еще удивительней; и не поверишь своим ушам; и вот ведь как вышло дело — повесть, которую Элис не умела рассказать Оберону, когда он был достаточно маленьким, чтобы ее выслушать, а теперь, когда она умеет, он вырос чересчур большим, чтобы нашептывать ему байки; теперь он не поверит, хотя все это сбудется, причем с ним самим. Однако видеть, как он блуждает во тьме, и молчать было не в ее силах.
— Ну ладно. — Не отпуская руки Оберона, Элис прокашляла накопившуюся в горле хрипоту (радовало ее или печалило, что все ее собственные слезы были выплаканы много лет назад?) и сказала: — Ну ладно, так или иначе, сделаешь для меня, о чем я тебя попрошу?
— Да, конечно.
— Сегодня… нет, завтра утром… Знаешь старый бельведер? Островок? Пруд выше по течению реки — с водопадом?
— А как же.
— Хорошо.
Глубоко вздохнув и повторив «ну ладно», она подробно объяснила Оберону, что делать, велела точно следовать указаниям и назвала причины, почему это нужно, но не все. И он, как в тумане, согласился: все возражения против таких планов и мыслей он изверг из себя ранее вместе со слезами.
Дверь, ведущая в огород, открылась, и на пороге появился Смоки. Но еще раньше, когда он огибал угол летней кухни, Элис похлопала Оберона по ладони, улыбнулась и прижала указательный палец сначала к своим губам, а потом к его.
— Будем есть кролика? — С этими словами Смоки вошел в кухню. — А что у нас за праздник? — Заметив Оберона, он вздрогнул, уставил на него удивленный взгляд и уронил книги, которые нес под мышкой.
— Привет, — сказал Оберон, обрадованный тем, что наконец смог кого-то застать врасплох.
Софи тоже знала, что Оберон возвращается, хотя ожидала его только через день, поскольку не рассчитывала на автобус. С языка у нее просилось множество советов и вопросов, но Оберон не желал слушать советы, а вопросы она задавать не стала, так как не надеялась получить ответ. Пришлось пока довольствоваться теми сведениями, которыми Оберон счел нужным поделиться, хотя это был далеко не полный отчет за проведенные в Городе полтора года. За обедом Софи сказала:
— Ну что ж. Замечательно, что все теперь дома. Хотя бы на один день.
Оберон, который поглощал кушанья, как человек, не один месяц питавшийся хот-догами и черствыми бутербродами с сыром, поднял на нее взгляд, но она смотрела в сторону, не заметив, очевидно, что сказала не то. Тейси начала рассказывать о разводе Черри Лейк, не пробывшей замужем и года.
— Вкуснятина, ма. — Оберон, удивляясь, положил себе добавки.
Позднее, в библиотеке, они со Смоки обменялись впечатлениями от города. У Смоки они были многолетней давности, у Оберона — свежие.
— Самое лучшее, — говорил Смоки, — или самое волнующее — это чувство, что ты находишься в гуще событий. Даже сидя дома, ты чувствуешь, знаешь: снаружи, на улицах и в домах, кипит жизнь и ты в ней участвуешь, а обитатели прочих мест плетутся далеко позади. Понимаешь, о чем я?
— Догадываюсь. Думаю, сейчас все иначе. — Похожий на Гамлета в черном свитере и черных брюках, которые нашел среди своих старых вещей, Оберон сидел, немного согнувшись, на высоком стуле с кожаной, прикрепленной гвоздиками, обивкой. Единственный огонек отражался в бутылке бренди, которую открыл Смоки. Элис предложила ему и Оберону наговориться вволю, но им оказалось трудно найти тему. — Мне всегда представлялось, что весь мир о нас забыл. — Оберон придвинул стакан, и Смоки плеснул туда чуть- чуть бренди.
— Да, но толпы. Суета, хорошо одетые прохожие; все куда-нибудь спешат…
Оберон хмыкнул.
— Думаю, это…
— Кажется, я догадываюсь, что ты имел в виду. То есть ты думаешь, что это…
Я думаю, что мне тогда казалось…
— По-моему, сейчас все иначе, — заключил Оберон.
Воцарилась тишина. Оба глядели в стаканы.
— Ну ладно, — проговорил Смоки. — Расскажи, как ты ее встретил.
— Кого? — Оберон оцепенел. Некоторые темы он не собирался обсуждать со Смоки. И его удручало, что родные, со своими картами и своим вторым зрением, умеют проникнуть в его сердце и его дела.
— Леди, которая сюда приезжала. Эту мисс Хоксквилл. Кузину Ариэл, как говорит Софи.
— А. В парке. Мы разговорились… Маленьком парке, который, знаешь, построил когда-то старик Джон со своей фирмой.
— Маленький парк, — подхватил удивленный Смоки, — с забавными кривыми тропинками, которые…
— Угу.
— Которые ведут внутрь, но на самом деле…
— Угу.
— Фонтаны, статуи, мостик…
— Угу, угу.
— Я там часто гулял. Как тебе все это нравится?
Совсем не нравится. Но Оберон промолчал.
— По некоторым причинам, — сказал Смоки, — он всегда напоминал мне об Элис — Внезапно погрузившись в прошлое, Смоки очень отчетливо вспомнил маленький летний парк и почувствовал — можно сказать, на вкус — время, когда впервые полюбил свою жену. Он был тогда в возрасте Оберона. — Как он тебе понравился, — повторил Смоки мечтательно, смакуя напиток, вобравший в себя силу плодов лета. Он взглянул на Оберона. Тот мрачно изучал свой стакан. Отец почувствовал, что затронул больное место или нежелательную тему. Но как же странно: тот самый парк… — Ладно. — Смоки откашлялся. — Она как будто женщина необычная.
Оберон потер лоб.
— Я имею в виду эту Хоксквилл.
— А, ну да. — Оберон тоже откашлялся и хлебнул из стакана. — Я ее принял за ненормальную.
— Да что ты? Не думаю. Не больше, чем… Очень энергичная особа. Пожелала осмотреть весь дом сверху донизу. Рассказывала кое-что интересное. Мы с ней даже сползали посмотреть нашу старую модель планетарной системы. Она сказала, в ее городском доме тоже есть такое устройство, немного другое, но сооруженное по тому же принципу и, быть может, тем же человеком. — Смоки оживился. — Знаешь что? Она думает, нашу модель можно починить. Я показал, что устройство заржавело, так как, сам знаешь, главное колесо отчего-то торчит наружу, но, по ее мнению, механизм еще работоспособен. Не знаю, откуда она это взяла, но было бы любопытно, правда? После долгих лет. Думаю, нужно попытаться. Почищу его, и посмотрим…
Оберон взглянул на отца. Засмеялся. Открытое, милое, простое лицо. Как могло ему прийти в голову…
— А знаешь, когда я был маленький, я думал, что она движется.
— Что?
— Ей-богу. Думал, что она движется. И надеялся это доказать.
