Маленький, большой

картина двух одиноких невинных душ, волшебство утешения, — правда, припомнилось Софи, они вовсе ее не разыгрывали. Вялая рука Софи соскользнула со страницы, взгляд рассеянно устремился в сторону; какая теперь разница.

— Знаешь, что я сейчас собираюсь сделать? — спросил Джордж, неспособный себя сдержать.

— У-гу.

— Точно?

— Да, — выдохнула она едва слышно. — Да.

Но мысли ее в этом не участвовали; она вновь перепрыгнула через расщелину Сознания, спасла себя от падения туда, благополучно приземлилась на той стороне (поскольку умела летать), где царил жемчужный день, не знавший ночи.

Младшие козыри

— Как в любой колоде, — начала Клауд, вынимая из тисненой шкатулки бархатный мешочек, а из мешочка карты, — имеются пятьдесят две карты на пятьдесят две недели в году, четыре масти на четыре времени года, двенадцать фигурных карт на двенадцать месяцев и, если сосчитаешь правильно, триста шестьдесят четыре очка — по количеству дней в году.

— В году триста шестьдесят пять дней, — напомнил Джордж.

— В старину этого не знали. Не подбросишь ли в огонь еще полено?

Пока Джордж забавлялся с очагом, Клауд начала раскладывать его будущее. Внутри него — а вернее, наверху, спящей — покоилась тайна, которая грела его сердцевину и заставляла губы расплываться в улыбке, однако конечности Джорджа совсем заледенели. Он выпустил манжеты свитера и спрятал в них кисти рук. На ощупь они напоминали конечности скелета.

— Кроме того, — продолжила Клауд, — мы имеем двадцать один козырь, от нулевого номера до двадцатого. Среди них есть Лица, Места, Предметы и Понятия. — На стол ложились большие карты с красивыми эмблемами: посохи, кубки и мечи. — Существует другой комплект козырей. Они крупнее тех, что у меня, и включают в себя солнце, луну и масштабные понятия. Мои называются (так их именовала моя мать) Младшие козыри. — Клауд улыбнулась Джорджу, — Вот Лицо. Это Кузен. — Она поместила карту в круг и ненадолго задумалась.

— Выкладывай худшее, — предложил Джордж. — Я переварю.

— Самое худшее как раз нельзя говорить, — заметила Дейли Элис из глубокого кресла, где она сидела с книгой.

— Самое лучшее тоже, — кивнула Клауд. — Всего лишь кусочек того, что может случиться. Но когда — завтра, в следующем году, через час — тоже не скажешь. А сейчас — тс-с, не мешай мне думать. — Карты выстроились соединенными между собой кругами, похожими на цепочки мыслей, и Клауд заговорила с Джорджем о событиях, которые с ним произойдут: небольшое наследство от незнакомца, но не деньги, притом случайное. — Видишь, вот Подарок, а вот и Незнакомец.

Наблюдая за нею, Джордж довольно хихикал, радуясь процессу гадания, а также — непроизвольно — сегодняшнему приключению, которое он намеревался повторить: прокрасться тихо как мышь, когда все уснут. Он не заметил, как Клауд, добравшись до конца расклада, смолкла, как поджались ее губы и замерла рука с последней картой, которой надлежало лечь в центр. Это было Место: Перспектива.

— Ну? — спросил Джордж.

— Джордж, я не знаю.

— Чего не знаешь?

— Не знаю точно.

Клауд потянулась за пачкой сигарет, потрясла ее и убедилась, что в ней пусто. Она изучила на своем веку так много раскладов, сознание ее запечатлело так много возможных сочетаний карт, что иногда они перекрывали друг друга; с ощущением deja vu она обнаруживала, что видит не одиночную картинку, а часть ряда, словно бы на предыдущий расклад напрашивалась пометка «продолжение следует», а нынешний вдруг им и оказывался. В случае с Джорджем произошло то же самое.

— Если, — сказала она, — твоя карта Кузен… — Нет. Не то. Какое-то обстоятельство было ей неизвестно.

Джордж знал, конечно, о чем шла речь, и ощутил странную нехватку воздуха, страх разоблачения, на первый взгляд нелепый и тем не менее сильный, как у попавшего в ловушку.

— Ну ладно, — сказал он, когда к нему вернулась речь. — Так или иначе, с меня довольно. Сомневаюсь, что мне хочется знать каждый свой будущий шаг. — Он заметил, как Клауд тронула карту Кузен, а затем Предмет под названием Семя. Господи Иисусе, подумал Джордж, но тут с подъездной аллеи донесся хриплый сигнал фургона.

— Им нужно будет помочь с разгрузкой, — проговорила Дейли Элис, с усилием выбираясь из кресла. Джордж вскочил.

— Нет, нет, голубушка, и не думай, в твоем-то положении. Сиди. — Как монах пряча в рукавах иззябшие руки, Джордж вышел за порог.

Элис со смехом снова взялась за книгу.

— Ты напугала его, Клауд? Что ты видела?

Клауд молча разглядывала карты.

Она задумалась, не пересмотреть ли свое мнение относительно Младших козырей; быть может, они не говорят ничего о мелких происшествиях в жизни близких — или, скорее, эти мелкие происшествия являются звеньями неких цепей, которые суть не что иное, как крупные события; по-настоящему значительные.

На легшей в центр расклада карте Перспектива были изображены сходящиеся коридоры или проходы. Вдоль каждого шел бесконечный ряд дверей, среди которых не было одинаковых: арочная, с перемычкой, с пилястрами и так далее, пока не истощилась фантазия художника и не стали сливаться мелкие детали ксилографического изображения (впрочем, очень четкого). В конце проходов виднелись другие двери, смотревшие в других направлениях. Быть может, из каждой открывалась перспектива столь же беспредельная и разнообразная.

Перекрестье, двери, повороты, единственный миг, когда все двери видны одновременно. Это был Джордж — он был всем этим. Он, сам того не подозревая, был этой перспективой, и Клауд не знала, как ему об этом сказать. Эта перспектива была его : он был этой перспективой. А смотрела на все эти возможности она, Клауд. И не умела описать их словами. Она знала только, — теперь уже наверняка — что все расклады, которые у нее когда-либо встречались, были частью одного общего расклада, и Джордж совершил (или собирался совершить, или совершал в эти минуты) какое-то действие, которое являлось элементом этого расклада. В любом из ее раскладов элементы не были изолированы; они повторялись, между ними существовала связь. Что бы это могло быть?

Дом наполнился звуками: возвратившееся семейство перекликалось, что-то волочило, бегало по лестницам. Но взгляд Клауд не отрывался от зрелища бесконечных ответвлений, углов, коридоров. Она чувствовала, что, быть может, находится внутри этого места, позади нее расположена дверь, а впереди другая, первая из изображенных на карте; что, обернувшись, она увидит у себя за спиной еще одну бесконечную перспективу арок и перемычек.

Вполне справедливо

Всю ночь, особенно в холодную погоду, дом привычно бормотал что-то себе под нос. Источником шумов были, вероятно, сотни сочленений, антресоли, каменные детали на деревянных опорах. Дом стонал, мычал, скрипел; на чердаке расшатывалась и падала одна деталь, в погребе, от сотрясения, — другая. В щелях скреблись белки, стены и залы обследовали мыши. Один мышак прошествовал ночью на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, с бутылкой джина под мышкой, пытаясь вспомнить, где находится комната Софи. Он едва не споткнулся о расположенную в неожиданном месте ступень; в этом доме все ступени находились в неожиданных местах.

В его голове все еще царил полдень. Действие пеллюсидара не ослабело, но, как бывает, обернулось бедой; он так же сильно стимулировал плоть и сознание, но от шуток перешел к мучительству. Джордж не знал, воспрянет ли его испуганно сжавшаяся плоть даже при виде Софи, а ведь ее еще нужно было найти. Ага: на расписанной стене горела лампа, и в ее свете была видна ручка двери — без сомнения, та самая. Джордж поспешил было туда, но ручка робко повернулась; он отступил в тень, дверь открылась. На пороге появился Смоки в накинутом на плечи старом халате (как заметил Джордж, из тех, что украшены по краям воротника и карманов плетеной тесьмой темного и светлого оттенка) и с большой осторожностью закрыл