Я связываю мою одежду в один узел вместо подушки, укладываю на неё мою растекающуюся голову и жду вечера, покашливая, поплёвывая и тайком пересчитывая деньги. Почти две тысячи марок.
Впиваясь зубами в одежду, подавляя хрипы. Только бы никому не броситься в глаза! Моя бледная спина поджаривается на солнце восемь часов подряд.
К тому времени, когда бассейн закрывается и пузатые смотрители выгоняют посетителей, я уже имею ожог третьей степени.
Потому что заснул.
Прочь, прочь, прочь.
Деньги я закопал под буком и жду на краю леса в высокой траве, поглядываю на автобан, на белые фары и красные задние огни и на дальнобойщиков, которые сворачивают с дороги, чтобы расположиться для отдыха на природе.
В лесу, который шелестит позади меня, осталась часть моего детства. Но это другая история.
В кашель подмешивается кровь. Во рту и в глотке всё болит, спина пылает. Юдит, должно быть, обалденная баба! Нет смысла отправляться к ней немедленно. Вначале я должен найти, где бы мне рухнуть и поспать. Иначе всё коту под хвост.
В полночь я перелезаю через забор дачного посёлка и вдобавок ко всему подворачиваю ногу.
Выломать ставни — дело плёвое. Д ля этого достаточно садовой лопаты. Но разбитое стекло наделало много шума, особенно среди ночи. Я засовываю руку в кроссовку и бью.
Но всё равно порезался: царапина на тыльной стороне ладони. Ничего не удаётся избежать. Я залезаю в домик и закрываю окно изнутри. Очень всё удачно. Если завтра сюда заглянут хозяева этого крошечного садового домика, меня здесь уже не будет.
Тут есть кровать. Есть спальный мешок. Поверх него я кладу все одеяла, какие нахожу. Вскрикиваю, коснувшись спиной ткани.
Внезапно мне становится далеко не всё безразлично. Жаль.
Я столького боюсь. Колени мои дрожат, не успокаиваются, не подчиняются мне. Они затевают свою пляску. Кожа шипит. Я слышу шум приближающихся шагов. Потом долгий скрежет ключа, поворачивающегося в замочной скважине. Продолжительная полицейская сирена. Потом снова наступает тишина. И титттина эта страшнее, чем всё остальное. Спальный мешок взмок от пота. Я плаваю в собственном соку. Мне так хочется пить, и мне так страшно. Ткк и сорвал бы с себя все одеяла. Нет. Ты должен зашнуроваться! Чтобы во сне нечаянно не разметаться, не раскрыться! Неужто это смерть?
Лоб у меня горит, как Александрийская библиотека. Языки пламени взвиваются до самого потолка и погружают всю эту хижину в адские отсветы.
Неужто это костлявая явилась за мной, неужто это замах её косы? Неужто именно теперь? Когда вся моя жизнь лежит в джекпоте и жаждет развязки? Страшно.
Что, Хаген, пришёл твой час? Неужто уже? Бывает ли продолжение после сна? Я не хочу спать. Не хочу. И не стану этого терпеть. Защищаться!
В детстве я пытался, стоя перед зеркалом, изобразить на лице свою посмертную маску. Меня путало, насколько убедительно это получалось.
Опустошённые воспоминания набегают одно на другое. Как сказки, за тридевять земель отсюда, когда принцы ещё жили в пруду, ловя мух.
Я костёр. Все Папы Римские дают мне огня прикурить. Железные девственницы улыбаются мне.
Хлеб преломлён, и палка, и череп.
Страх. Скончаться в доме, о нет…
А где звёзды? Я замурован. Пропал, погиб. Несчастливо продулся или просто плохо дул? Кто мне ответит?
Кто-то подошёл к окну. Чья голова заглядывает внутрь? Овальная тень, а над нею светит луна.
— Хаген?
Голос. Я так и знал тогда, что мы не в последний раз видимся.
— А, Ирод! Жаль, дружище, но ты опоздал по мою душу. Тебе не придётся со мной утруждаться. Потому что я сам как раз помираю!
— Что?
— Чего ты пялишься на меня с таким дурацким видом? Неужели непонятно? Я решил над тобой подшутить. Тотально обвёл тебя вокруг пальца!
— Можно мне войти?
— На кой чёрт ты мне здесь сдался, хи-хи!
— Наверное, ты плохо себя чувствуешь?
— Отлезь!
Я зарылся мордой в подушку и начал задыхаться. Когда я снова выглянул наружу, луны уже не было видно, а окно закрыто. Значит, у Ирода хватало внутреннего такта не лезть ко мне. Тккая воспитанность приветствуется. Если уж приходится околевать в доме, то лучше без посторонней публики.
И начался длинный фильм. Значит, правду говорят, что вся жизнь проходит перед внутренним взором. Я всё увидел заново. И переписанную в детстве кровать, и остров, который я дырявил сапёрной лопаткой, и серебряных ящериц на плитках у бассейна, и афишную тумбу с титьками, и бильярдный стол в подвале. ТЪ-с-с… Из — за каких-то свинских нарушений в моих воспоминаниях всё перепуталось, из ружейной мушки сделали слона, из льда — хрустальный шар, размазанная кровь превратилась в вечернюю зарю, а я говорю какую вещь лучше вываливать первой ведь всё-таки цветная а главное волнующе говорю я до омерзения… Партизан и паразит… «А» боли.
Оргазмы опускаются до восстания против безмоментности и прочей лжи, розоватые, голубоватые, обещания, отговорки… все эта бормотальные головокружения… Прививки… Ампутации. «Б» страха.
Здесь переливается через край вода с водорослями и медузами, рыбами и кораблями… со всем что можно сказать… «В» утешения.
Не хочу соскальзывать в эту ночь… дурное сползание в предтрупную слизь… растерзанный раздавленный скомканный смятый протравленный разложенный опущенный полинявший…
Холостые патроны… Гормональное трёхзвучие… Парижские обрывки… «Г» сомнения.
Увязший заиленный заболоченный просмеянный… Юродивый атом или расщелина между болотом и лягушкой.
Энергия! ЭнОргия!
Поверхностное натяжение вязкой жидкостной… «Д» ветра.
Перед этими людьми, которые меня тут обнаружат… стеклянноглазого циклопа духовного министранта ванного поражения штепсельной розетки поворотного замка… Акционеры… Ре-акционеры… Отгрохоченно отрекламированный купленный процент и сложный процент откровившая мания убийства Гог и Магог вынужденная чёрная дыра в коллапсе… катако… Обнажённые гениталии Изольды наминают эрекцию умирающего и если бы Христа четвертовали, то ротозеев бы собралось со всех окрестностей впятеро больше и всё это теперь отцепляется и что там написано в режиссуре у кого она стоит там моё имя? «Е» обморочного бессилия.
Этот меч — ложка и сомнение в луке исходная клетка Бог жирноглазый слепец. «Ж» дыхания.
Томаты все атеисты даже в состоянии кетчупа. Лимонные складки на пицце и пепел и ненависть он чувствует мою трёпку мягкая объяснённая музыка — это на пианино справа наверху. Я омерзение.
Не со мной непобеждённо поцелуйте меня в задницу с вашими хлопковыми хлопками ваш продувной ветер отцеремонился пролакировался растёрто нарублен потом я святой-хранитель одержимых манией убийства один должен это сделать здесь переливается вода с водорослями и медузами и таинственный чёлн в котором Ричард покинул закрытую страну… Авалон. «3» гнева.
Потом тут были палатки.
И также были шампуры.
Арест палатки стал признанием штаба. Катако! «И» желания.
И в сводах свойственна жадность котла к покорности купола.
Опоздав! Больше! Меньше! Или! Позор…
Ложь всех цветов в эту ночь я скольжу отчаянно с ассимилированными фантазиями. «К» наслаждения.
