В нашу погребальную контору я явился с заднего хода. От белых стен исходил холодный блеск, перекрывая уличные шумы.
Уве сидел на деревянной скамье, обирая соринки со своего рабочего халата, и при моём появлении испуганно взглянул на меня.
— Хаген?! Э, да ты весь в грязи! И не побрился… Где ты пропадал? Крамм вне себя!
— В самом деле?
— Мы должны были срочно выехать по ночному вызову. Крамм пытался до тебя дозвониться, но по твоему номеру отвечали другие люди!
— В самом деле?
Мне было тяжело внимать ему. Его слова походили на бормотание пьяного.
Уве привёл меня в умывальную комнату и сунул мне в руки бритву, работающую на батарейках. Это имело мало смысла.
На лице Уве больше не блуждала его затаённая улыбка. Движения у него были несобранные, вялые, суставы как будто разбалансировались.
— Сегодня ночью мне пришлось пережить такое, чего я не видел за всё время моей работы. Я не могу тебе это передать…
Потом язык у него всё же развязался. Но ему не удалось пробуравиться до чутких слоёв моего воображения. Мне всё было безразлично. Всё видимое казалось лишь отдалёнными схематическими очертаниями и смутным отзвуком.
— Опять объявился Ирод. Он проник в дом и убил младенца! Просто бил его об пол до тех пор, пока не треснула голова! Это всё случилось совсем недалеко отсюда. И пяти километров не будет. Когда я это увидел, у меня сердце чуть не разорвалось. Я чуть не заплакал! Слушай, тебе здорово повезло, что тебя не нашли. Я всё ещё не могу опомниться…
Я слабо кивнул, чтобы показать, что стараюсь его слушать. Ирод здесь, недалеко? Тс-с-с… Я так устал…
Уве почистил меня щёткой и дал мне свою расчёску. Я смотрел на неё непонимающе. Потом пару раз вяло провёл ею по волосам и опустился на стул. Ноги не держали меня и тряслись, а в ушах в диком ритме случала кровь.
— Как человек мог сделать такое? — спрашивает Уве. — Кто может быть настолько бесчеловечным?
Человечность — это изобретение чудовищ, так было где-то написано.
Забой тюленей и убийство детей. Вот то, что ещё способно взволновать людей. Такого осталось совсем немного.
Кашель снова вернулся. На сей раз приступ был такой, что я свалился на пол. Как только кашель утих, в помещение вошёл Крамм. Я остужал мой горящий лоб о прохладные плитки пола. Крамм наклонился надо мной, обратив ко мне своё лицо.
— Вы уволены, — шепнул он мне.
— Спасибо… — заикаясь ответил я.
Первое испытание завершилось.
Уве сочувственно похлопал меня по плечу. Придурок.
Я потопал вон из бюро ритуальных услуг.
Густл снаружи делал свои приседания, разминаясь. Он тупо отвернулся. Это была его ошибка, потому что я с такой силой пнул его сзади по яйцам, что мы рухнули оба. Надо же было и удовольствие получить. Я снова поднялся. Он нет.
Я пошёл прочь. Слишком много времени я здесь тщетно растратил. Тс-с-с… Вот я уже думаю во временных категориях. Стыдись, Хаген! Тьфу на тебя!
Я чувствовал себя таким защёлкнутым, как закрытое пианино, ключик от которого покоится на дне реки. Ноги сбились с тротуара, соскользнули на дорожный асфальт. Машины ожесточённо принялись сигналить. Шины заскрипели от резкого торможения. В меня полетели проклятия.
Если им нужно меня переехать, пожалуйста, но зачем же меня оскорблять? Это лишено логики.
А ответные меры? — пронеслось у меня в голове… Как можно скорее нужно принять ответные меры. Деревья аллей мрачно скрестили свои руки. Их дефиле подавляет меня.
Перед магазином игрушек всё ещё стоят зелёные и коричневые бутылки. Придурки. Чепуха, они не стоят. Они лежат. Они спят.
Я контрабандой пробрался между ними.
Теперь я больше не боюсь ни топать, ни дышать.
— Дайте мне то изделие, по образцу «вальтера»! — потребовал я.
Рыжеволосая продавщица колеблется, потом всё-таки кладёт его на прилавок.
— Не делайте этого! — повторяет она.
— Милая дама, у вас правильная жизненная установка, это заслуживает одобрения. Сколько это стоит?
Десятки хватает, чтобы тупить его. Она суёт десятку в кассу и печально опускает голову. Надо сказать ей что-нибудь утешительное, да, но ничего не могу придумать. Это одна из тех изуродованных встреч, про которые и часы спустя думаешь, что они имели некое судьбоносное значение.
Выйдя из магазина, я наступаю на бутылки. Оказалось, это игрушки! Ты просто придурок, Хаген! Отправляйся на детскую площад ку и дождись обеденного времени. В обед не так оживлённо. Это точно. Проверено. Дело верное!
На этой модерновой детской площадке полно всевозможных приспособлений. Деревянные крепости, хижины из блоков и канаты, по которым можно, цепляясь руками, перебраться через пропасть метровой глубины. Красно-жёлто — зелёная деревянная железная дорога и верховые животные на стальных рессорах, чтобы можно было на них покачаться. Они не выдерживают моего веса. Я трижды падаю в песок, и несколько озорников смеются надо мной.
Есть длинные покатые горки, металл которых горячо разогрет июлем. А ещё есть раскачивающийся канатный мостик между двумя башнями.
Дети боятся меня. Они держатся на расстоянии, сбиваются в кучку и перешёптываются, совещаясь. Я закашливаюсь, лёжа ничком, лицом в землю. В рот мне набиваются травинки, я поглядываю на часовую башню расположенной неподалёку церкви. Когда бьёт двенадцать, я ухожу. Все домохозяйки теперь уже дома и занимаются приготовлением обеда.
Сейчас будет поднят военный стяг.
Но вначале немного Пёрл-Харбора.
В супермаркете почти пусто.
Я подхожу к даме за кассой и подношу пистолет к её лицу.
— Пожалуйста, деньги сюда. Все, сколько есть!
— О боже!
Пластиковый пакет у меня на голове такой влажный, что отверстия для глаз то и дело сползают.
Она сидит не двигаясь, окаменев от страха. Не шелохнётся ни на сантиметр.
— В моего предка, прадядюшку Конрада, — рассказываю я ей, — в битве при Вердене попала граната. Единственный цельный фрагмент, который от него остался, была правая рука. Её-то и предали земле вместо него, и священник махал над ней крестом. Дайте же мне, пожалуйста, деньги!
Теперь она наконец шевельнулась. И довольно живо. С человеком бывает достаточно просто поговорить. Несколько купюр упорхнули на пол. Я нагнулся за ними и подобрал. Двое-трое покупателей наблюдали эту сцену со стороны овощного отдела. Они не казались испуганными. Заинтересованными — да, но совершенно безучастно, как будто они смотрели всё это по телевизору.
Я поблагодарил кассиршу и вышел из магазина. Всё прошло очень просто. Все были очень милы. Пластиковый пакет и игрушечный пистолет полетели в мусорный бак. Остановился автобус. Я проехал на нём две остановки. По улицам так и сновали полицейские машины. Они искали Ирода, не меня.
Вход в открытый бассейн стоил дёшево, взять напрокат плавки стоило пять марок.
Я лежу среди двух тысяч почти обнажённых людей. Ткк много плоти. Ткк много радостных криков. Если меня здесь найдут, я вернусь в лоно церкви, ей-богу!
