– Это ты? – спросил он, изумленный.
Наступило продолжительное молчание.
– За какие грехи ты себя наказываешь? – спросил Казимир.
Амадея устремил взгляд на него.
– За какие? Может быть за твои, король! – произнес он насмешливо. – Я каюсь и молю Бога, чтобы перестала литься наша кровь, чтобы не все Амадеи закончили свою жалкую жизнь, разорванные лошадьми на четыре части… Я несу наказание и за вас, чтобы Господь простил и вас за то, что вы дали приют последнему из нашего рода.
Взволнованный король молча слушал.
– Ты уже покаялся, – произнес он после короткого перерыва слабым голосом. – Возвратись…
– Куда? – спросил с насмешкой Амадей. – Там, куда я хотел бы возвратиться, на моей родине меня ожидают лишь воспоминание о преступлении, стыд и могила… А здесь? Чужая страна… Я хотел прикрепиться к ней… Не мог… Душа моя упорно рвется в другое место!.. У меня своего дома нет, и я не хочу его иметь…
– Желаешь ли ты чего-нибудь от меня? – спросил король тихим голосом. – Чтобы меня отпустили… Я уйду, – произнес он, – мне ничего не нужно…
Король постоял еще с минуту и, медленно повернувшись, молча вышел. В этот день Казимир никого видеть не хотел, даже и ксендза Яна, бывшего еще при дворе. Один лишь Кохан молча прислуживал ему.
Королю нужно было много времени, чтобы переварить в себе горечь и печаль сегодняшнего дня.
Кохан послал за Сухвильком, потому что лишь он один мог так заинтересовать короля государственными делами и завладеть всем его вниманием, чтоб все огорчения уступали на задний план перед делами, которые король считал своей обязанностью и жизненной задачей.
Ксендз Сухвильк прибыл, привозя с собой приготовленные законы о высших судебных инстанциях для колонистов, поселившихся на основании немецкого закона. Вержинек принес проекты и планы, как заново устроить соляные копи в Величке.
Эти два дела государственной важности вывели Казимира из его оцепенения. Его старались как можно больше занять ими.
Вержинеку приходилось вызывать чиновников из копей; ксендз Сухвильк должен был совещаться с теми, которые поселились на основании магдебургского права, а таких было много в стране.
Королю не давали отдыха, но усталость была для него избавлением, принося с собой забвение и не давая ему мысленно погружаться в прошлое. Между тем, спор между королем и епископом тянулся без конца и не давал спокойствия. Король вынужден был отправить своего посла к папе. Кохан, наконец, уже не знал, чем развлечь своего любимого пана, у которого всегда было вдоволь работы и заботы, но который, кроме охоты и редких посещений княжен Мазовецких, никогда нигде не показывался.
Со времени своего несчастного пребывания в Праге, закончившегося похоронами, даже и этот любимый город отталкивал Казимира неприятными воспоминаниями. Его приглашал император, помнивший прежнюю приязнь и желавший поддержать хорошие отношения с Польшей. Казимир колебался и откладывал.
Однажды ксендз Ян, настоятель их Тынца, прибыл в Краков: это было весной следующего года.
Всегда веселый и оптимистически настроенный, он на сей раз был еще оживленнее и разговорчивее.
Он возвращался из Праги, куда ездил по делам ордена, но воспользовался своим пребыванием там, чтобы осмотреть город; ему удалось попасть к императору Карлу, и он с восхищением рассказывал о роскошной жизни монарха. Прага была некоторым образом временной столицей империи; туда постоянно приезжало много немецких князей, происходили турниры, двор развлекался, а вокруг императора группировались ученые, артисты и все европейские знаменитости.
Настоятель с большим восторгом рассказывал обо всем и расхваливал императора, который, как ему известно было, помнил о своих прежних хороших отношениях с Казимиром и очень хотел его видеть. Ксендз Ян не стеснялся рассказывать о красоте дам при императорском доме, об их нравах и об удовольствии, испытанном им от пребывания в их обществе.
– Ваше величество, – добавил он, – пора уже, чтобы вы, ради блага Польши, сблизились с императором. Союз с ним даст вам новые силы устранить врагов, послужит вам помощью в деле с крестоносцами, поможет вам у папы; вашей милости нужны развлечения, и посещение Праги оживит вас. Кто знает…
Быть может, откроются какие-нибудь виды на будущее, когда ваш брак с княжной Аделаидой будет разорван, что неизбежно должно произойти. Король слушал с напряженным любопытством; видно было, что ему страстно хочется поехать в Прагу, и что воспоминания о Маргарите его удерживают.
Аббат настаивал. Император как раз в это время гостил в чешской столице, окруженный достойными гостями.
Король не хотел быть неожиданным гостем и после короткого колебания послал с письмами подкомория Щедрика в сопровождении Кохана.
Щедрик был послом официальным, Рава – интимным. Ему было поручено разузнать обо всем и привезти Казимиру более подробные сведения.
Через несколько дней послы возвратились и привезли с собой сердечное и теплое приглашение от имени императора, и Кохан с восторгом рассказывал о дворе Карла.
Рава считался одним из выдающихся придворных Казимира, а потому он вместе с Щедриком был удостоен приглашения на бал в императорском дворце. Красивый, изысканно изящно одетый Кохан постарался своим появлением не осрамить своего повелителя и был очень хорошо принят.
А так он питал особенную слабость к женщинам, то он не переставал говорить о необыкновенной красоте тех, которых он там видел.
