малинового цвета и большой красный платок, какого бедная девушка сроду не видывала. Дрожащими руками она развернула чудный платок, жадными глазами начала рассматривать его. Она бы и взяла эту, по ее мнению, драгоценную вещь, но какое-то непонятное чувство заставило навсегда отказаться от нее. На душе ее стало легко, но она принялась за свою обыкновенную работу уже не с той беззаботностью, которая рисовалась во всей ее фигуре. По-прежнему, в определенный час вышла она на могилу матери со своей прялкой, по-прежнему тянулась из рук ее длинная нитка, но работа шла как-то вяло, а мысли упорно вертелись около платка и лент. Так прошло несколько часов, уж солнце поднялось высоко, когда с дороги послышался знакомый топот, дрожь пробежала по всему ее телу, она торопливо начала дергать мочку — и веретено засвистело в воздухе.
Всадник остановился против избушки и оглянулся, лай собаки обратил его глаза в ту сторону, где сидела Маруся.
'Что за черт! Зачем она сидит всегда на кладбище?' — соскакивая с коня, проворчал раздосадованный ездок.
Фома, как и все мелкие обитатели деревень и местечек, был суеверен и ни за что не решился бы, как говорится, точить девушке лясов на кладбище, ему сделалось досадно на самого себя, на Марусю, и он не знал, что делать.
— Здравствуй, голубушка! — сказал он, опершись на кладбищенский вал. — Ну, а что? Как тебе нравится мой гостинец? Чего-нибудь я могу ждать от тебя за него! Не правда ли?
— Вот еще!.. — поднимая голову, произнесла Маруся. — Твой гостинец лежит на том месте, где ты положил, если только ночью кто-нибудь не прибрал…
— Так ты не взяла?
— Нет. К чему мне твои подарки? Увидя у меня твои подарки, невесть что станут говорить — засмеют.
— Будто так уж все обо всем и знают, — сладко сказал искуситель, закручивая усы и страстно поглядывая на девушку.
— А Бог?
— Так что ж? Ведь он не запрещает брать подарков.
— Этого я не знаю, — сказала Маруся, подумав немного. — Дело в том, что я никогда ничего не брала даром и — не возьму.
Не доверяя бедной девушке, Фома оглянулся и на завалине увидел платок с лентами: досадно стало волоките.
— Ну, как хочешь, — произнес он, как мог холодно, — не взяла ты — другая возьмет.
— Вот такой и неси свой гостинец… хоть бы Катерине, — с язвительной улыбкой отвечала Маша, припомнив рассказ Ратая, — завидовать не стану.
— Плутовка! — подумал парень, кусая губы. — Нашла коса на камень… Да не одна она на свете.
Прием девушки слишком не понравился лесничему, привыкшему к легким победам, гордому своим шляхетством и богатством. Стараясь, однако ж, казаться равнодушным, он засвистал песню, вскочил на коня, подъехал к избенке, схватил платок с лентами, сунул его за пазуху и, не взглянув даже на Марусю, умчался в село.
Маруся старалась не глядеть вслед ветрогону: она уставила глаза в прялку и между тем видела каждое движение обиженного Фомки, сердце ее болезненно сжалось, когда он, не сказав ни слова, не бросив даже взгляда, скрылся вдали.
И она заплакала.
Никому, даже самой себе, не могла Маруся объяснить причины этих слез, а между тем бедняжке было так грустно, как будто она лишилась одного из любимейших существ, долго деливших с нею одиночество и труд. И все как-то не шло ей на лад: веретено выпадало из рук, нити рвались, песня замирала на устах, а когда наступила ночь, сон ни на минуту не сомкнул усталых очей. Ухо вслушивалось в каждое неправильное движение воздуха, ждало, не заколеблется ли он от звуков песни и топота быстрого коня… Но на дороге царствовала глубокая тишина.
XL
Фомка подумал так, как поется в песне:
Не велыка сердцю туга,
Не будешь ты, буде друга…
и поскакал в корчму на танцы. Тут собралось множество девок, оркестр, составленный из скрипки, баса и бубна, играл так хорошо, увлекательно, что не было возможности усидеть на месте, ноги сами собою, кажется, без желания и без участия своих хозяев, отплясывали трепака. Лесничий, окруженный толпою прекрасного пола, был в своей тарелке: любезничал, ухаживал, угощал, шептал, поил, плясал напропалую, казалось, он вовсе забыл сильную неприятность. Но когда воротился домой и лег в постель, прекрасное лицо цыганки долго мешало ему заснуть.
— Как она хороша! И не видывал такой… — думал Фомка, сердито ворочаясь с боку на бок, — ну, да черт с ней! Нищенка, а поди ты какая амбиционная! Проживу и без тебя, голубушка. Вон из головы цыганку!.. Что проку в ее красоте! Думаешь, стану слоняться да ручки лизать.
Вследствие такой решимости, купленной бессонной ночью, парень целую неделю не являлся на дороге, пролегавшей мимо хаты за околицей.
Маша грустила, Фомка не переставал сердиться, и в один прекрасный день сам не заметил, как саврасый конек примчал его к кладбищу.
Маша, по обыкновению, пряла, сидя у могилы матери. Парень, насвистывая какую-то дикую песню, пронесся, как привидение — тем и кончилось свидание.
Прошло несколько дней, и Фомка забыл о своей решимости и, заметив в какое время ходит Маруся по воду, приехал пораньше, чтобы остановить ее на дороге.
— А, здравствуй, красавица! — произнес он.
— Здравствуйте.
— Что это? Неужто ты сама ходишь за водою?
— Кто ж для меня носить ее станет? А мне принести два ведра водицы ничего не значит!
— Мне жаль твоих ручек, у тебя они не то, что у мужички какой…
— Так неужто надо сложить их, да и сидеть без дела? Этак может жить разве какая-нибудь пани, а я умерла бы от скуки.
— Славная из тебя будет хозяйка! — сказал Фомка, стараясь польстить девушке.
— Что говоришь «будет»: ведь я теперь хозяйка. Одна в своей избе сужу да ряжу…
— Слышал я, слышал, в селе надивиться не могут твоему прилежанию.
— Ну да, когда бы каждый день, вот, как сегодня, болтала с парнями середь дороги, так плохо бы пошло хозяйство! Солнце высоко, надо скорее идти за водой.
— Пойдем вместе! — сказал Фомка, наскоро привязывая лошадь к соседней березе. — Пойдем вместе.
Маруся не отвечала, парень, вероятно, принял молчание за знак согласия и медленно последовал за девушкой.
— Отчего ты, Маруся, никогда не придешь в корчму поплясать? — произнес Фомка, стараясь завязать разговор.
— Некогда.
— А в воскресенье?
— И в воскресенье есть свои занятия: кормлю кур, гусей, голубей, готовлю для себя кушанье, хату прибираю, отдыхаю.
— И тебе не скучно в этом пустыре?
— Нет, некогда скучать… работы столько, что всей не переделаешь…
