— Найдем-с, господин Иконников. Найдем-с. — Жандарм, оттопырив мизинец, простукивал корешки книг.
За дверьми слышался бабий голос советника губернского правления Лукина и трескучий — губернских уголовных дел стряпчего Земляницына.
— Задержанный военнослужащий Кулышов утверждает, что прибыл сюда на вашей лошади, — процедил сквозь зубы Воронич. — Где лошадь?
— Я еще не подсудимый, — пожал плечами Иконников. — Справьтесь у кучера. И передайте подполковнику Комарову, что вторжение вам даром не пройдет.
— Разумеется, мы будем вознаграждены, — кивнул Воронич.
А в это время Анастасия, прижав к себе напуганного Сашку, стояла в уголке гостиной, отрешенно глядела в пространство. От залитого водой, перерытого и простуканного камина несло горьким чадом. Стол был свернут с ножек, стулья беспорядочно нагромождены. Мокрые следы уходили в спальню. Все внутри у Анастасии остановилось, окаменело. И только руки чувствовали тепло, ласкали, гладили угловатые плечи сына.
За окнами в метели серыми тенями маячили жандармы.
Захрапела лошадь, послышались крики, что-то внизу застучало. Иконников вздрогнул, выпрямился. Воронич искоса наблюдал за ним. Затопотали сапоги. В кабинет брюшком вперед пролез стряпчий Земляницын, затрещал горлом:
— Господин поручик, прилетела птичка!
— Оказал сопротивление, еле обротали, — закричал кто-то из коридора, и в кабинет втолкнули Феодосия.
Лицо Некрасова было мокрым и багровым, над глазом наливался синяк.
— Откуда я знал, что вы не грабители? — прогудел он, мельком глянув на Иконникова.
— Почему ты приехал на лошади? Где Яков? — сердито спросил Александр Иванович.
Некрасов замялся, покосился на жандарма.
— Говори, — приказал Воронич.
— Гхм, — густо откашлялся Феодосий. — Шел я, стало быть, Разгуляем…
— Откуда шел? — насторожился жандарм.
— Хы, откуда? Дело молодое — холостое. Гляжу, у питейного заведения Горелова наша лошадь привязана. Вот так история, думаю. Заглянул. Дым коромыслом, гульба. И ко мне Яков. Обрадовался невыразимо. Сам бог, говорит, послал тебя. Шире-дале. Загулял, говорит. Ты, мол, доставь экипаж Александру Ивановичу, а я пешочком кой-куда заверну. А не то, не ровен час, — хватится. Ну, и соответственно хозяину-то ни гу-гу! Подвел я теперь Якова.
«Молодцы ребята, — думал Иконников. — Яков тоже молодчина, только бы не перебрал. Ну, господин Лошкарев, опять вы останетесь с носом».
Думал и в то же время удивлялся: как естественно врет Феодосий. Видимо, вспомнил семинарские уроки лицедейства.
— Ты квартируешь у Иконникова? — спросил Воронич.
— Ведь сами знаете, — ухмыльнулся Феодосий. — Квартирую!
В кабинет жердью вдвинулся советник правления Лукин, сказал бабьим голосом:
— Ничего противозаконного не обнаружено.
— Некрасова взять, — велел Воронич жандарму, сопящему за дверьми. — А вас, господин Иконников, приказано до окончания следствия содержать под домашним арестом.
«Они знают больше, чем я полагал, — встревожился Иконников. — Значит, опасения были не пустыми. Кулышов предал. Но прямых улик у них нет…»
глава седьмая
Наденька Нестеровская сидела с ногами на диванчике в гостиной. На откинутой ладони — раскрытая книжка. Но мысли девушки далеко. Метель, что бесновалась несколько дней, за эту ночь улеглась, снега заголубели, солнце выкатилось иное, уже не морозное, уже чуточку весеннее. Но как долго, как долго до весны!
Позапрошлую весну она еще была в Москве. Тетка готовила ее к первым выездам, сама проверяла портних. Еще не пришла страшная телеграмма, которая изменила всю ее жизнь. Мамочка, бедная мамочка! Она помнилась смутно, редко виделась Наденька с нею. Но остались в памяти прозрачные с голубыми жилками руки, бледное сияние, которое окружало ее… Нет, теперь Наденька никогда не оставит своего доброго, чудесного отца. Он вечно занят какими-то таинственными горными делами, у него множество обязанностей и встреч. Но когда он дома — все оживают, чувствуют себя здоровее, бодрее. И на его напористый голос, на его крепкий смех откликаются даже хрустальные горки.
Но, боже мой, почему ей не хочется никуда: ни в притягательную для многих столицу, ни в Москву, где столько лет длилось мотыльковое детство. Мама была слаба грудью, и едва Наденька стала ходить, тетка забрала ее. Отец наезжал мало, она по нему не тосковала. И только в Перми оценила его по- настоящему. Но сама Пермь ей тоже наскучила. Все одни и те же лица, серость, тоска-Ольга Колпакова зовет хоть однажды побывать в библиотеке Иконникова:
— Скоро они начнут такие концерты — дух захватит, а ты сидишь, как муха в тенетах.
— Так меня обучали жить, — устало ответила Наденька и сонным голосом своей тетки перечисляла — Благовоспитанной девице надлежит бренчать на фортепиано, болтать по-французски, читать немецкие и английские книги, знать закон божий, по улицам ходить только в сопровождении ливрейного лакея, никогда не опаздывать к завтраку и обеду, за столом вести себя пристойно, не разговаривать и не отказываться от какого-нибудь блюда. Но для чего все это?
— Ух, я бы всю посуду перещелкала! — Ольга вскакивала с диванчика, кулаками по воздуху: — Р-раз, раз! — и хохотала.
Наденьку смущали извозчичьи манеры дочери городского головы, но в то же время, с тех пор как Ольга навязала ей свою близость, приотворилась какая-то иная сторона жизни, отпугивающая и притягательная. Но ходить в библиотеку, слушать речи семинаристов — упаси боже! Заняться благотворительностью, играть в концертах, как другие пермские благородные дамы и девицы, — ничуть не трогает душу!.. Разве ускорить предложение поручика Степового?..
Поручик был весел, остроумен, обнимал глазами, почтительно ухаживал. Это льстило ей немножко и развлекало. Но женским чутьем угадывала Наденька в натуре поручика скрытую сторону.
Иногда он исчезал «по долгу службы» на неделю-две. Возвращался обветренный, оживленный, а в уголках губ все еще таилась жестокая брезгливость.
После кометы они оба долго и нервно смеялись. А когда Наденька вспомнила о Бочарове, того уже не было.
— Вы знаете, — сказала она. — Этот папин протеже — юноша занятный…
И вдруг замолчала. Вспомнила его звенящий голос, глаза отрешенные, сумасшедшие. И еще хохот отца в тот день святок, когда Бочаров, задыхаясь от смущения, откланялся. «Политический преступник, — хохотал отец, — эта красная девица — политический преступник!..» Или Наденька ошибается, находя в Бочарове нечто иное, или…
— Так что же ваш студент? — напомнил поручик.
— По-моему, он знает, для чего живет.
— Еще бы. — Стеновой задышал неучтиво в самое ухо Наденьки, она отстранилась. — Еще бы!.. Я не понимаю вашего папеньку: взять в регистраторы человека, который под надзором полиции.
— Я не обсуждаю действий папы, — сухо ответила Наденька, и поручик перевел разговор на происхождение комет и метеоритов.
И вот Наденька на диване. Книжка уже захлопнута, рука щиплет корешок. Три дня не видела поручика, три дня Константин Петрович ведет себя предосудительно, отказываясь от ужина, сразу после занятий убегает. И вид у Бочарова престранный: запали глаза, лихорадочно блестят, движения растерянны,
