не забываю. Даже когда они здесь не живут.
— Я не причиню ей зла, Мириам, — сказал я. — Бывший муж не видел Карен и мальчика с тех пор, как они развелись, и очень по этому поводу переживает. Он хочет познакомиться и подружиться с сыном.
Она докурила сигарету и затушила ее. Три затяжки, и сигарете конец.
— Мне это не нравится, — заявила она. — Сукин сын бросил несчастную женщину, и вдруг ему взбрело в голову вернуться и помешать похлебку в старом котелке. И, клянусь богом, знаю, каким местом он собирается ее мешать.
— Они взрослые люди, Мириам, — ответил я, пожав плечами. — Полагаю, они и сами прекрасно разберутся в своих отношениях. А вот мальчик совсем другое дело. Сейчас ему около двенадцати, и он никогда не видел отца.
Она поджала сморщенные губы, и я заметил, что она надела только верхний протез. Нижний лежал в стакане около телефона. Наконец она взяла очередную сигарету и прикурила. Видимо, смирилась с неизбежным.
— Она жила со мной почти год. Во второй квартире, сразу за моей.
— Хорошо.
— Хотела стать актрисой. Многие из тех, кто сюда приезжают, хотят, — заметила она, бросив взгляд на фотографию Уорда Бонда, и глубоко затянулась.
— Только ничего такого не происходит.
— Карен, по крайней мере, попыталась. Она просила меня посидеть с малышом, когда ходила на пробы, и я сидела. А когда она работала официанткой в придорожном ресторане, я тоже сидела с Тоби. Она была мне благодарна. Никогда меня не обижала.
Мириам наклонилась вперед и выглянула в открытую дверь. Короткая вспышка, точно птица пролетела: мимо проехала машина.
— И сколько это продолжалось?
— Два месяца. Может, три. — Она снова откинулась на спинку стула, словно решила, что на улице все спокойно. — Однажды я услышала, как она плачет, и пошла проверить. Она сказала, что больше не может так жить. Что у нее ребенок. Что должна устроить свою жизнь и настроена очень решительно. Она сказала, что собирается учиться дальше.
Я подумал про Карен Шипли, какой видел ее на пленке.
«Хи-хи. О, Питер, я, что ли, взаправду должна? Хи-хи-хи».
— Она действительно пошла учиться?
Мириам Дичестер покачала головой и докурила следующую сигарету.
— У нее не было денег. Да и куда бы она дела ребенка?
— У нее были друзья? Может быть, ухажеры?
Как только одна сигарета заканчивалась, Мириам Дичестер тот час же закуривала следующую.
— Нет. Карен была совсем одна. Она и ребенок. Не было даже родных, к которым она могла бы уехать. А потом она вообще перестала выходить из квартиры. Просто сидела, и все. Можете себе представить? Такая симпатичная молодая женщина! А потом она уехала.
— А она не сказала вам куда?
— Когда выехала, ничего не сказала. Собралась и исчезла. Осталась должна мне за три месяца.
Мириам снова наклонилась, чтобы выглянуть в дверь. Я тоже посмотрел. Судя по всему, это заразно.
— Похоже, она вам нравилась, — заметил я.
— Да.
— И это несмотря на то, что осталась вам должна?
Мириам Дичестер помахала в воздухе сигаретой.
— Карен отдала мне деньги. Пару лет спустя я получила письмо. В нем был почтовый перевод на всю сумму плюс проценты. Как думаете, многие так поступили бы?
— Пару таких людей я знаю.
— Ну ладно. Карен вложила в конверт записку, в которой извинялась и просила меня не думать о ней плохо за то, что она сделала, и объясняла, что у нее не было другого выхода.
— Похоже, она действительно вам нравится.
Мириам Дичестер снова кивнула. Взяла новую сигарету.
— А вы сохранили письмо?
— Господи, у меня здесь столько всего накидано, — проговорила она.
— Может, поищете.
Она прищурилась и взглянула мимо окна на улицу.
— Если я уйду в заднюю часть дома, я не смогу следить за дверью.
— Послежу за вас.
— Поверьте мне на слово, этот мелкий сукин сын только и мечтает о том, чтобы что-нибудь украсть. Они возвращаются.
— Я присмотрю за ними. У меня это неплохо получается.
Я постучал пальцем по щеке под правым глазом. Я внимательный и наблюдательный.
Мириам кивнула и помчалась к маленькому секретеру, стоящему у стены там, где гостиная переходила в столовую. В верхней части секретера имелись три маленьких ящика. Она стала их по очереди открывать, перебирая содержимое: карандаши, ручки, записки, карточки, маленькие конверты и фотографии, сухой цветок, газетные вырезки, некрологи и всякие мелочи, которым было лет сорок, не меньше. Драгоценные вещицы. Мириам некоторое время копалась в ящиках, разговаривая со мной, хотя на самом деле обращалась к себе самой.
Она говорила, что должна навести в доме порядок, что даже начала на прошлой неделе, но тут позвонила какая-то Эдна и ее уборка на этом закончилась. И почему никто не звонит, пока ты ничего не делаешь? Наконец она нашла маленький белый конверт, разорванный по всей длине сверху. Он так долго пролежал в ящичке, что неровные края стали плоскими и гладкими, а бумага потемнела. Мириам достала сложенный желтый листок, прочитала и протянула мне. Все было именно так, как она сказала. Карен извинялась за то, что уехала, не заплатив, писала, что надеется, Мириам не испытала материальных затруднений в связи с этим, что она вкладывает чек на всю сумму плюс шесть с половиной процентов. Что она очень ценит ее дружбу и доброту, которую Мириам проявила к ней и сыну, когда они жили в ее доме. Ни обратного адреса, ни фирменного знака отеля не было. Карен не сообщила, где она находится или куда собирается. На марке значилось: «Челам, Коннектикут».
— Ну, есть что-нибудь полезное? — поинтересовалась Мириам.
— Больше, чем у меня было, — кивнул я.
— Эй, если вы их найдете, то постарайтесь не обидеть, — попросила она.
— Я и не собираюсь.
— Знаете, что про это говорят?
— Нет, а что говорят?
— Благими намерениями вымощена дорога в ад.
Когда мы подошли к двери, я увидел, что высокий белый мужчина и коротышка латиноамериканец направились в противоположную сторону.
— Вот видите? — возмутилась Мириам Дичестер. — Я же говорила, что они вернутся.
— Может, они живут под холмом и просто вышли прогуляться.
— Поцелуйте меня в зад! — «Да, милая старушенция!» — Зуб даю, этот мелкий сукин сын задумал что-нибудь стянуть.
Я поблагодарил ее, дал свою карточку на случай, если она что-нибудь вспомнит, и зашагал к «корвету». Примерно в ста ярдах ниже по улице белый мужчина и коротышка латиноамериканец открывали дверцу «тойоты супра» 1991 года с помощью двухфутовой металлической отмычки.
Я заорал и помчался за ними, но не догнал.
