— Враги Советского государства рассчитывают, что понесенная нами тяжелая утрата приведет к разброду и растерянности в наших рядах. Но напрасны их расчеты: их ждет жестокое разочарование. Кто не слеп, тот видит, что наша партия в трудные для нее дни еще теснее смыкает свои ряды, что она едина и непоколебима. Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом еще теснее сплотились вокруг Советского правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии.
Берия знал своих коллег… Он отдавал себе отчет в том, что почти вся старая сталинская гвардия — за исключением разве что Кагановича — была все более склонна почивать на лаврах, а не тянуть державный воз так, как она тянула его десятилетиями. Сам Берия уже много лет ежедневно был по горло занят грудой неотложных и важнейших дел — один Специальный Комитет чего стоил!
Когда дел по горло — не до интриг. Но если деловое напряжение ослабевает, образовавшиеся «экологические ниши» начинает занимать самолюбие, преобразующееся постепенно в себялюбие. И над гробом Сталина Берия давал своего рода клятву сохранить сплоченность руководства, без которой нет сплоченности общества, и публично напоминал коллегам о необходимости дружной работы.
Берия говорил о прочности многонационального государства и далее заявлял:
— Рабочие, колхозное крестьянство, интеллигенция нашей страны могут работать спокойно и уверенно, зная, что Советское правительство будет заботливо и неустанно охранять их права, записанные в Сталинской Конституции…
На эту часть речи Лаврентия Павловича, который был теперь не только Первым заместителем Председателя Совета Министров СССР Маленкова, но и вновь возглавил объединенное МВД, исследователи деятельности Берии обратили внимание давно. Однако и в реальном масштабе времени кое-кто на эти слова внимание обратил — о чем чуть позже. И действительно они того стоили — именно Берия, единственный из трех выступавших, прямо упомянул о Сталинской Конституции и правах, ею гарантированных…
Причем здесь был и еще один момент, о котором знали немногие в стране, но не так уж и немногие в партийных «верхах» и в кругах, к ним близких. Еще перед самыми первыми выборами в Верховный Совет СССР, в 1937 году, Сталин был намерен обеспечить альтернативность выборов, но встретил в этом вопросе такое сопротивление — хотя и глухое, но упорное, что от намерения тогда пришлось отказаться, а после войны — на выборах 1950 года — принцип альтернативности вряд ли был бы политически оправдан. Теперь же и посвященные, и
Вот Анастас Иванович Микоян, между прочим, и задумался — кое над чем. И сразу после траурного митинга кое о чем Берию спросил. Через четыре месяца, на том июльском Пленуме ЦК, где происходила политическая казнь уже арестованного Берии, Микоян рассказывал об этом так (цитирую по неправленой стенограмме):
«Я вначале ему говорил, зачем тебе НКВД (Микоян по старой привычке говорил «НКВД», имея в виду МВД. —
Когда он выступил на Красной площади над гробом товарища Сталина, то после его речи я сказал: в твоей речи есть место, чтобы
Вряд ли эта программа могла устраивать всех. Скажем — того же Хрущева, склонного действовать не убеждением, а кулаком. Да и не в одном Хрущеве было дело! Думаю, не случайно в уже выправленном и предназначенном к рассылке стенографическом отчете о Пленуме слова Микояна выглядели несколько иначе: «…я сказал ему: в твоей речи есть место о гарантировании каждому гражданину
Разница была, вообще-то, принципиальной: гарантированные права и дарованные права — вещи неравноправные. И еще одно — как видим, даже в тогдашнем аппарате ЦК имелись личности, грезившие о «правах личности». Словарь знакомый и имеющий, как оказывается, намного более раннее, чем «катастроечные» годы, «аппаратное» происхождение.
ВЕРНЕМСЯ, однако, на Красную площадь, где Берия переходит уже к внешней политике:
— Наша внешняя политика ясна и понятна. С первых дней Советской власти Ленин определил внешнюю политику Советской власти как политику мира. Эту политику мира неуклонно осуществлял великий продолжатель дела Ленина наш мудрый вождь Сталин…
Берия говорил об упрочении мира и развитии «деловых связей со всеми странами мира на основе взаимности» и отдельно — о сотрудничестве с Китаем, ГДР, КНДР и другими «странами народной демократии».
Это тоже не было дежурной фразой — уже тогда наметилась склонность «стран народной демократии» нахлебничать за счет СССР при благодушном отношении к этому кремлёвских руководителей. А Берия настаивал на точном выполнении деловых договорных обязательств, и у него уже были по этому поводу стычки с коллегами — с тем же Микояном, например.
— Для защиты Советской Родины, — продолжал Берия, единственный из выступавших не забывший об армии, — наши доблестные Вооруженные Силы оснащены всеми видами современного оружия.
Бессменный председатель Специального Комитета с момента его образования в 1945 году, Берия как никто другой знал, что говорил… В «атомном» КБ-11 Юлия Харитона, затерянном в лесах вокруг Сарова, в это время уже заканчивалась работа над первой советской водородной бомбой РДСб-с, а в ракетном КБ Сергея Королева возникали первые наброски будущей первой советской межконтинентальной баллистической ракеты Р-7, «семерки»…
Закончил же Берия свою речь так:
— Сталин, так же как и Ленин, оставил нашей партии и стране великое наследие, которое надо беречь как зеницу ока и неустанно его умножать. Великий Сталин воспитал и сплотил вокруг себя когорту испытанных в боях руководителей, на плечи которых пала историческая ответственность довести до победного конца дело, начатое Лениным и успешно продолженное Сталиным.
Народы нашей страны могут быть уверены в том, что Коммунистическая партия и Правительство Советского Союза не пощадят своих сил и своей жизни для того, чтобы сохранять стальное единство рядов партии и ее руководства, крепить нерушимую дружбу народов Советского Союза, крепить могущество Советского государства, неизменно хранить верность идеям марксизма-ленинизма и, следуя заветам Ленина и Сталина, привести страну социализма к коммунизму.
Вечная слава нашему любимому, дорогому вождю и учителю — великому Сталину.
ТАК закончил свою речь Берия, и ее последняя фраза была ярче и человечнее любых слов скорби… Берия не прощался со Сталиным, а напоминал всем, что Сталин бессмертен!
Молотов в завершение своей речи провозгласил — думаю, не случайно, здравицу в честь не Сталина,
