Русская Америка: Открыть и продать!

И вот уж тут никаких дополнительных пояснений не требуется точно! Николай Баранов окончательно стал для великого князя смертельным врагом.

А ЧТО сам Александр Второй?

Ну, он, например, был, безусловно, лично мужественным человеком. Тот же Кропоткин со слов спасенного царем медвежатника сообщает, что однажды, когда медведь, не убитый первым выстрелом Александра, смял охотника, бросившегося на выручку с рогатиной, царь теперь уже сам пошел на помощь и застрелил медведя выстрелом в упор.

Ну и что? Таять от умиления?

Нет, позвольте! От самодержца, единолично ответственного за державу, требуется прежде всего иная смелость — смелость государственного замысла и решимость претворить его в дело. Но этой-то смелости у царя и не наблюдалось.

Он был этаким несколько флегматичным шармёром, вальяжным русским барином средней руки, среднего интеллекта, средних вкусов и даже средней порочности (заставлявшей его заказывать порнографические картинки придворному художнику Зичи)…

У него и увлечения были русского барина — охота, карты и женщины…

А возглавлял-то он огромное государство на одном из важных переломов его исторического бытия.

Вот еще оценки Кропоткина (и верить им можно — несмотря на анархистские «завихрения», князь память имел прекрасную, ум — ясный и связи — высокие):

«Повсеместно в министерствах, в особенности при постройке железных дорог и при всякого рода подрядах, грабеж шел на большую ногу. Флот, как сказал сам Александр II одному из своих сыновей, находился «в карманах такого-то». Постройка гарантированных правительством железных дорог обходилась баснословно дорого…

Один мой знакомый захотел основать в Петербурге одно коммерческое предприятие… Ему прямо сказали в министерстве внутренних дел, что 25 % чистой прибыли нужно дать одному чиновнику этого министерства, 15 % — одному служащему в министерстве финансов, 10 % — другому чиновнику того же министерства, а 5 % — еще одному. Такого рода сделки совершались открыто, и Александр II отлично знал про них. О том свидетельствуют его собственноручные заметки на полях докладов государственного контролера…

Много раз было доказано, что сельское духовенство так занято требами, что не может уделять времени народным школам… Тем не менее высшее духовенство, пользуясь ненавистью Александра II к так называемому революционному духу, начало поход с… лозунгом «или приходская школа, или никакой»…

Вся Россия желала реальных школ; но министерство открывало только классические гимназии…

На техническое образование — в стране, нуждавшейся в инженерах, ученых агрономах и геологах, — смотрели как на нечто революционное… Ежегодно несколько тысяч молодых людей не попадали в высшие технические учебные заведения по недостатку вакансий».

Вот какой была та подлинная «идейная» база, на которой строились августейшие прожекты продажи Русской Америки.

В ПИСЬМЕ из Ниццы 1857 года Константин писал: «Продажа эта была бы весьма своевременна, ибо не следует себя обманывать и надобно предвидеть, что Соединенные Штаты, стремясь постоянно к округлению своих владений и желая господствовать нераздельно в Северной Америке, возьмут (?! — С.К.) у нас помянутые колонии, и мы будем не в состоянии воротить их. Между тем эти колонии приносят нам весьма мало пользы, и потеря их не была бы слишком чувствительна и потребовала только вознаграждения нашей Российско-Американской компании. Для ближайшего обсуждения этого дела и вычисления ценности колоний (но ведь уже сказано, что от них пользы нет, так что вычислять? — С.К.) казалось бы полезным истребовать подробные соображения бывших правителей колоний: адмирала барона Врангеля, контр-адмирала Тебенькова и отставного контр-адмирала Этолина, находящихся в Петербурге, имея, впрочем, в виду, что все они могут иметь несколько пристрастный взгляд как члены Американской компании и притом как лица, которые провели лучшие годы жизни в колониях, где пользовались большой властью и значением».

Н-да! Получалось, что генерал-адмирал Константин предлагал воспользоваться опытом бывших правителей Русской Америки и тут же с маху обвинял своих адмиралов в предвзятости.

И не очень понятно, и не очень красиво.

Особенно — по отношению к Врангелю, бывшему морскому министру, который в Петербурге пользовался, надо полагать, большими все же властью и значением, чем у черта на куличках в Русской Америке. Да и директор Кораблестроительного департамента Морского министерства Тебеньков тоже был в русской столице, как я понимаю, не совсем без власти и значения.

Но это еще — ладно!

Тут вообще — что ни слово, то вопрос. Откуда у великого князя, если и выезжавшего дальше Ниццы, то лишь — в Лондон, вообще возникло мнение, что колонии приносят мало пользы? Он что — там бывал?

Значит, кто-то его соответственно ориентировал? Но кто? Хотя он сам же и упоминал компетентных экспертов (и все они были его подчиненными, все — по морскому ведомству), но для своего осведомления перед написанием серьезнейшего письма он их не привлек.

Хотя, казалось бы, надо было вначале посоветоваться с людьми знающими, а уж потом теребить через Горчакова брата-царя (именно с этой целью письмо и было написано). Константин был не так чтобы светлого ума, но для того, чтобы так поступить, особого-то ума и не надо. Достаточно минимума здравого смысла и минимального чувства ответственности. Да и — порядочности.

А, да! Адмиралы-то были в России, а великий князь уже долгое время торчал в Ницце!

Но кто же его в этой Ницце надоумил тогда насчет поправки российских финансов за счет продажи российских колоний? Да еще и уверил в их абсолютной бесперспективности?

А?

И еще вот о чем надо бы тут сказать…

Н.Н. Болховитинов, приводящий это письмо и в монографии 1990 года «Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834–1867», и в трехтомнике «История Русской Америки» 1999 года, приводит в обоих изданиях также записку графа Муравьева-Амурского, якобы адресованную им еще в 1853 году Николаю Первому, где Муравьев якобы утверждал, что владычество Северо-Американских Штатов по всей Северной Америке «натурально» и что «нам нельзя не иметь в виду, что рано или поздно придется им уступить североамериканские владения наши»…

И тут тоже возникает ряд вопросов.

Во-первых, если все выше написанное верно, то почему сам Болховитинов утверждает, что впервые идея о возможности продажи была официально выдвинута Константином? А что, записка генерал- губернатора императору — документ неофициальный?

Далее, Болховитиновым же сообщается, что записку Муравьева рассматривали в комитете с участием генерал-адмирала Константина.

Но почему тогда Константин не включил в число возможных экспертов и Муравьева? Тот был авторитетен, был (если верить Болховитинову) сторонником продажи, да и лично был к великому князю близок.

Ведь официальные биографы Константина подчеркивали (пусть и вводя нас в заблуждение), что «каждое, сколько-нибудь важное дело было изучаемо им лично»…

Но вот в том-то и штука, что — был ли мальчик?

Ведь всю эту историю с официальной (!) запиской Муравьева и ее рассмотрением Болховитинов приводит, ссылаясь почему-то не на «архив-фонд-дело-лист хранения», как обычно, а на давнюю — 1889 года, книгу некоего Б.В. Струве «Воспоминания о Сибири, 1848–1854 г.г.».

А как же «лист хранения»? Почему вдруг ни записки, ни протоколов комитета нет в архивах? А если они есть, почему Николай Болховитинов кивает на Бернгарда Струве? Этот заурядный статский советник, назначенный в 1858 году вице-губернатором в Астрахань (Константин называет его Штруве Астраханский), к