десятилетнее разрешение рыбной ловли, охоты и торговли;
— начиная с 59°30 с.ш. на северо-западном побережье Америку Россия не позволит иностранным кораблям ни подходить к берегу ближе чем на две морские мили, ни заниматься охотой, рыболовством или торговлей с туземцами.
Такое уточнение было корректным, но этого надо было добиваться раньше — до подписания Конвенции. Тем более что такой поворот дела никак не устраивал США, которым надо было залезть к нам в карман до самого дна!
Вообще-то тут можно предполагать — при всей сложности сообщений того времени — взаимный сговор клики Нессельроде и клики Адамса.
Ну, действительно, в протоколе от 21 июля оговаривалось, что Тейль
Но как можно было полагать, что янки обрадуются нашему разъяснению? К тому же Нессельроде предписывал дать его при обмене ратификационными грамотами, то есть предлагал Тейлю махать кулаками после драки…
Этим он формально спасал свое лицо перед царем и Россией, но ничего не добивался по существу. Более того — то, как развернулись события в Вашингтоне, позволяет, как я говорил, предполагать даже сговор.
А уж то, что все вышло для России оскорбительно и унизительно, — вне сомнений…
ДЕПЕШУ от 16 (28) августа доставил в Вашингтон юный Ахиллес Шабельский, второй секретарь миссии в Филадельфии. И доставил он ее 23 ноября (6 декабря) 1824 года.
На следующий же день Тейль отправился к Адамсу. Как раз в этот день открывалась и очередная сессия конгресса.
— Господин Адамс! Наша Американская компания после подписания апрельского условия возбудила столько жалоб, что его величество император надеется найти у вас понимание… Дело вот в чем…
И Тейль начал рассказывать Адамсу о том, о чем мы уже знаем, то есть, о том, что необходимо более точно и конкретно определиться с зоной действия Конвенции. При этом Тейль подчеркивал, что Россия не намерена ограничивать свободу мореплавания, а всего лишь подчеркивает, что не намерена допускать неконтролируемое присутствие иностранных судов в прибрежных (собственно — территориальных) водах.
Адамс, хотя и слыл человеком раздражительным, слушал внимательно, не перебивая, с выражением спокойствия и даже благожелательности…
А выслушав, благодушно же ответил:
— Господин барон! Если бы вы вручили подобную ноту при обмене грамотами, то не могли бы вызвать с нашей стороны иного ответа, кроме следующего: «Правительство Соединенных Штатов не облечено властью давать собственное толкование конвенции… тут все решает конгресс, а в сомнительных случаях — судебный орган Союза… После ратификации конвенция становится законом, и правительство с той поры ничего не может изменить».
«Да, — замечу я, автор, — разделение властей за океаном выдумали, конечно, неглупое… Всегда можно было Ивану кивать на Петра, Петру — на Ивана, Адамсу — на Монро, Монро — на конгресс, конгрессу — на суд, а суд мог сказать «нет», а на «нет», как, известно, и суда нет…»
Что же до собеседника Тейля, то он спокойно предупредил движением ладони вопрос российского посланника и неторопливо продолжал:
— Поэтому ваше заявление при обмене грамотами ничего не даст… Если же сообщить о нем до ратификации, то противники Конвенции в сенате могут воспользоваться этим предлогом для отсрочки на основании того, что мы еще не достигли единогласия в толковании договора…
Тейлю бы тут сказать: «Так в чем дело?! Давайте его достигнем! Пока-то Конвенция подписана лишь правительством! А мы ведь просим вас о том, с чем вы вроде бы должны быть согласны…»
Увы, ничего подобного он не сказал…
Нет, я не буду обвинять Тейля в участии в сговоре. Я склонен считать, что он просто был не очень-то привержен идее величия России, да и отличался он скорее обстоятельностью, чем быстротой реакции и остротой мысли…
Поэтому ничто не мешало Адамсу разглагольствовать и далее, чем он и занялся, вволю отыгрываясь за свою притворную сдержанность в начале беседы:
— Наша Конвенция произведет на общественное мнение этой страны самое выгодное впечатление и настроит его в пользу России… Но если бы затруднения возникли в самый момент обмена ратификационными грамотами, это привело бы к иному результату… Я рассматриваю наши страны как естественных друзей. Как президент, так и я исполнены самого искреннего желания сделать все от нас зависящее, дабы уважить его императорское величество, и мы с неизменной готовностью и почтением встретим предложения, которые нам будут сделаны с его стороны…
Уважаемый читатель! Ну не наглость ли это? Тебе только что сделали вполне конкретные предложения, а ты заявляешь, что готов принять все, что тебе предложат, лишь для того, чтобы тут же вежливенько послать предложенное ко всем чертям!
Н-да!
И вот тут Адамс, увлекшись, дал немного маху и ляпнул такое, что позже позволило Тейлю его немного поддеть — хотя он до конца оплошкой Адамса не воспользовался…
Дело в том, что беседа официальных представителей двух стран — это не болтовня в уютном ресторанчике… Она фиксируется взаимно и нередко взаимно же потом согласовывается в виде резюме…
Так вот Адамс заявил Тейлю:
— Лично я придерживаюсь мнения, что наши соотечественники не имеют никакого намерения распространять свои торговые предприятия ни на Сибирь, ни на Алеутские острова; я не думаю также, что они собираются направиться на 59° или даже на 57° северной широты… Отнюдь не такого рода деятельность имелась в виду. Но официальный демарш на сей счет мог бы породить такую идею…
Как видим, Адамс милостиво оставлял Сибирь полностью русским… Но при этом проговаривался, что, по его мнению, имеющийся текст Конвенции 5 апреля дает американцам основания претендовать на свободу рук не то что на Алеутах или на Аляске, но даже в русской Азии!
Да… Дел-а-а!..
Но и это еще не все… Через несколько дней Тейль передал Адамсу на согласование резюме, где слова госсекретаря были изложены в том виде, в котором их услышал Тейль и в котором я их выше привел.
И вот тут Адамс начал настаивать на поправке… Он хотел, чтобы слова
— Но, господин Адамс, — возразил Тейль, — моя память может скорее оказаться несовершенной, чем мне изменить… Я ведь слышал это так!
— Нет, нет, я не мог так сказать, — тут же стал отнекиваться Адамс, — или вы меня неверно поняли, или я неточно выразился! Я недостаточно сведущ в делах, относящихся к американской торговле в тех краях, чтобы высказываться подобным образом! Я мог говорить только о побережье Сибири…
Тейль на память не жаловался, но «крамольные» слова пришлось убрать, по поводу чего он заметил: «Я весьма склонен подозревать, что господин государственный секретарь счел должным объясниться таким образом уже после некоторых размышлений».
Таким образом, подлинные планы США и их подлинное толкование статей Конвенции стали очевидными. Но это были уже волны после шторма…
Придирчивый читатель может спросить у автора: «Откуда такое знание подробностей — вплоть до того, как слушал Тейля Адамс? Автор что — в кабинете у госсекретаря за портьерой прятался?»
Я, конечно, свидетелем разговора не был, но моим информатором стал сам Тейль. Ибо я всего лишь позволил себе развернуть в диалог часть его депеши Нессельроде от 17 (29) января 1825 года —
