покрикивали на горожан, предупреждая, что на улицах полно беглых бандитов, и приказывая им расходиться по домам.
Раладан не походил на бандита, поскольку среди барахла тюремных стражников нашел себе чистую одежду, висевший же на боку короткий меч прикрыл трофейным плащом. Естественно, кровь с лица он смыл, ибо разум подсказывал, что расхаживать по улицам в таком виде не стоит. Еще немного посмотрев на охваченных паникой горожан, он пошел дальше и вскоре оказался перед воротами в стене, окружавшей несколько кварталов. Он обратился к часовому, желая удостовериться, что именно здесь располагается трибунал.
— Да, г-господин, — молодой солдат хорошо знал кинен, а заикался от волнения, или у него просто был дефект речи. — Но никого н-не пускают, потому что в гор-роде беспорядки.
Вопреки только что сказанному, он тут же пропустил пожилого мужчину в сером плаще, который шепнул ему на ухо какое-то слово, наверняка пароль. Сразу же после двое других вышли через приоткрытые ворота, направляясь куда-то размашистым шагом.
— Мне нужно увидеться с наместницей судьи трибунала.
— Нет, господин. Н-никого сегодня… то есть никого из города.
— Из тюремной крепости случился побег.
— Да, господин, мы уже знаем…
Раладан подробно объяснил, что он тоже там сидел и сбежал, назвал свое имя и повторил три раза, чтобы ошеломленный часовой запомнил. К нему подошел его товарищ, ходивший до этого вдоль стены, тоже не слишком сообразительный, но с ним хотя бы можно было договориться.
— Когда наместница узнает, что я здесь стою, она сама прибежит, ибо я для нее крайне важен. Тащите меня к ней, или еще что-нибудь, лишь бы я тут больше не стоял.
Товарищ заики пошел за офицером. Раладан терпеть не мог армию, поскольку там никто не был способен стукнуть себя по лбу, подумать и принять решение, которое выходило бы за очерченные заранее границы. Если сказано: «Брать в плен только лысых», то у человека с единственным волосом на макушке не имелось бы никаких шансов, если бы только он тотчас же себе этот волос не вырвал. Офицер пришел, выслушал Раладана и, ничего не говоря, забрал его с собой под стражей. Стало ясно, что он не верит ни единому слову посетителя, но решил, что стоит сообщить об этом ее высокоблагородию. Это мог быть какой-нибудь особый соглядатай, а впрочем, все равно… У офицера хватало хлопот и без шпионов трибунала. Он послал к наместнице солдата, приказав ему сперва запомнить имя странного гостя.
Солдат не возвращался долго, очень долго. Раладану хватило времени подумать, а чем дольше он думал, тем больше преисполнялся уверенностью в себе. Его слегка беспокоило промедление, но он убеждал себя, что тупой солдат наверняка не может найти наместницу (что было близко к истине). Наконец солдат вернулся, ведя с собой целых четырех личных гвардейцев ее высокоблагородия. Их командир поблагодарил офицера легионеров, который ушел, безмерно радуясь тому, что избавился от хлопот, вежливо спросил Раладана про оружие, принял от него отстегнутый пояс с мечом и сразу же повел в личную канцелярию своей начальницы — ту самую канцелярию, в которой месяц назад стоял молодой симпатичный соглядатай, чтобы передать известие о странном одноруком великане.
Услышав имя Раладана, Арма не знала, чего ожидать. Ей уже доложили о бунте в тюремной крепости, подтвердив первые непроверенные сведения о том, что все узники сбежали, сперва убив стражников. Но если бы только это! Все было хуже, намного хуже. В любой другой день известие о побеге банды осужденных потрясло бы весь Лонд, но сейчас в Лонде шла настоящая война, по крайней мере, так говорили. У наместницы судьи трибунала имелось дел невпроворот, прибегали какие-то люди, рассказывающие невероятные истории о горящем Портовом квартале (он действительно горел, она это видела через окно). Но говорили еще о пиратских кораблях в порту, о бесчисленных разбойничьих шайках, опустошающих город, а меньше всего понятия о происходящем имели, естественно, военные. Она сбежала из дневной канцелярии, поскольку туда то и дело врывался какой-нибудь идиот в зеленом мундире со звездами на груди, с теми или иными нашивками, и требовал подтверждения сведений, опровержения слухов или вообще чудес. Всех удивляло, что трибунал не знает, кто стоит за пожарами, что творится в порту, сколько всего напавших или как их распознать. А тем временем ее соглядатаи, как и все, застигнутые нападением врасплох, не могли быть везде сразу, не могли наблюдать, узнавать и докладывать одновременно. Начался хаос; у разных тайных урядников имелись свои задания, и теперь они не знали, следует ли в чрезвычайной ситуации бросить все или дальше заниматься своей работой. Иногда вопрос был очевиден, а иногда нет. Да, наместница располагала сведениями, они поступали постоянно, но имели разную ценность, а порой приходили в противоречие. Она пыталась собрать их воедино, но среди лихорадочно бегавших по канцелярии людей, входивших и выходивших, чего-то требовавших, высказывавших свои соображения, попросту обиженных, это оказалось невозможно. Наконец, когда появился посланец из дворца князя-представителя, вызывавшего ее на чрезвычайный совет, она сказала: «Меня здесь нет», после чего просто ушла. В канцелярию она послала Ленею. Решительная и рассудительная Жемчужина должна была сыграть роль частого сита, пропускавшего к своей госпоже только здравомыслящих людей и такие сведения, из которых хоть что-то следовало.
Известие о человеке по имени Раладан, принесенное одним из ее гвардейцев, казалось попросту нелепым. Арма догадывалась, что за событиями, имевшими место в Треножнике, как прозвали странное сооружение, может стоять пиратский вождь с Агар. Мысль ни о ком другом ей в голову не приходила. Однако она не поверила, что смельчак хочет сам предстать перед ней, полагая, что он прислал кого-то из своих людей. И при виде входящего следом за гвардейцами человека она на миг онемела.
— Ваше высокоблагородие, — сказал Раладан.
Арма утратила уверенность в себе лишь на несколько мгновений.
— Ни слова, — прервала она его. — Гвардеец, немедленно пришли сюда мою Жемчужину из главной канцелярии.
— У меня к вашему высокоблагородию всего несколько слов, — сказал Раладан.
— Ни слова, — повторила она не терпящим возражений тоном. — Тем лучше. Ты скажешь их, господин, когда мы будем втроем. Ты, моя Жемчужина и я.
Раладан понял, что даже доверенные гвардейцы не должны знать, кто он, наместница же не желает оставаться с ним наедине. Но Жемчужина? Дорогих невольниц учили многим вещам, в том числе сражаться, защищая владельца, но все же они предназначались не для этого. Здесь наверняка было нечто другое. Раладан сомневался, что подобная драгоценность могла бы помешать ему задушить золотоволосую наместницу, если бы он действительно захотел это сделать. Правда, с двумя женщинами хлопот было бы чуть больше, чем с одной, и наверняка бы в комнату успели ворваться гвардейцы.
Наместница молчала, солдаты тоже. Молчал и Раладан, размышляя о боевых достоинствах Жемчужин, поскольку ничего лучшего ему в голову не приходило. Ситуация могла бы показаться забавной, но ее высокоблагородию хватало самообладания: как ни в чем ни бывало она занялась какими-то документами, лежавшими перед ней на столе. Она внимательно их читала, то зачеркивая абзацы, то делая заметки на полях. Раладан решил, что ему нравится эта женщина с железными нервами, явно способная овладеть любой ситуацией. Она нравилась ему тем больше, что он заметил в ней отражение своей жены. Точно так же влюбленной в интриги, чувствовавшей себя лучше всего среди недомолвок и загадок, блуждавшей мыслями неведомо где, но всегда в областях, недоступных никому другому. Эти женщины жили в своих собственных мирах, слегка таинственных, существовавших по собственным законам; мирах чуть фальшивых, чуть лицемерных и чуть загадочных. Еще недавно склонившаяся над картами Алида строила в его присутствии политические планы, которые могли в одно мгновение рухнуть — но что с того? Она делала все для их успешной реализации, а если бы даже этого и не случилось, она сразу же могла представить какой-нибудь другой план, на основе предыдущего или вообще неизвестно чего. Арма или Алида; ее высокоблагородие или ее высочество… Они всегда чем-то обладали, всегда за что-то боролись, к чему-то стремились, чего-то хотели…
Ему нравились такие женщины — постоянно занятые тем, чего он сам не понимал и чем заняться был не в состоянии. Он не терпел лишь одного: когда они лезли в его пусть немногочисленные, но собственные дела. Он мог по приказу жены идти с миссией в Громбелард и выполнять порученное задание, но будь она здесь, он не позволил бы ей ни во что вмешиваться. Состязание между ним и госпожой Армой, решение освободить солдат с «Сейлы» или предоставить их собственной судьбе, вытащить из трясины посланника —
