Сердце гор (Сборник)

крови… Это… его отряд нас преследовал…

Оветен нахмурился.

Девушка постепенно приходила в себя.

— Это не отряд Вер-Хагена, — объяснила она уже спокойнее и более связно, — ты перебил, ваше благородие, отряд Л.С.И.Рбита, самого знаменитого в Шерере кота, хотя, может быть, тебе это ничего и не говорит…

Но Оветен слышал это имя. Не только из уст Амбегена, значительно раньше. В Армекте невероятная история рода Л.С.И. считалась легендой.

Так или иначе, имя кота сейчас имело для Оветена мало значения…

— Говоришь, я перебил его отряд, — мрачно сказал он. — Хотел бы я, чтобы это оказалось правдой… Знаешь, госпожа, кого я перебил? Громбелардских гвардейцев.

Девушка не поняла.

— Кого? — удивленно переспросила она, думая, что ослышалась. — Гвардейцев?

Оветен, вздохнув, кивнул.

— Мы не могли найти часовых, — с трудом начал он. — Мы ждали смены караула, но либо ее не было, либо мы прозевали. Темная ночь, этот проклятый туман, так что всякое может быть. Я дал сигнал на рассвете. — Лицо его сделалось совсем пасмурным. — Даже среди бела дня я мог бы ошибиться, — продолжил он. — Военные плащи или похожие на них здесь носят все, а вот шлема из-под капюшона-то не видно! Солдаты, каких мало! — Он восхищенно покачал головой. — Когда я понял, что ошибся, было поздно. Едва в них полетело несколько стрел, все тут же вскочили, и моим людям, может, и казалось, что их не видно, — они лишь чуть-чуть высовывались из-за скал. Поверь мне, госпожа! Они обстреляли нас, — он показал на груду брошенных один на другой арбалетов, — убили троих, четверых ранили. Потом похватались за мечи, и даже если бы нам этого не хотелось, пришлось перестрелять их всех до последнего. Я захватил только раненых. Их восемь, плюс у нас столько жену, и трое убитых.

Наступила тишина.

— Я уверена, — начала она, — что, когда ходила в разведку…

Он махнул рукой.

— Знаю, знаю… До полуночи здесь действительно были разбойники. Они и сейчас здесь, — он снова отмахнулся, — убитые или связанные по рукам и ногам. Гвардия поступила с ними точно так же, как я потом — с гвардией.

Девушка что-то буркнула себе под нос и вдруг залилась тихим грудным смехом.

— Что это тебя так позабавило, госпожа? — Он даже не пытался скрыть дурное настроение.

— Вляпался ты по уши в дерьмо, — заявила девушка. — Вот и ты стал разбойником. Светит тебе виселица или в лучшем случае — каторга. Что теперь собираешься делать? — Она прополоскала рот и смачно плюнула на землю. — А что с пленными?

— Вот именно — что? — буркнул Оветен.

Задумавшись, оба умолкли.

Солдат, перевязывавший лохматого разбойника, поднял голову.

— Будет жить, — уверенно сказал он. — Ран много, в основном рваных, но все поверхностные. Много крови потерял, только и всего, ваше благородие. Отдохнет немного, отлежится и скоро опять будет бегать, как новенький. Уж я-то котов знаю, ваше благородие. — Солдат показал Оветену кольчугу. — Это ей он обязан жизнью, ваше благородие. Умереть мне на месте, если я когда-либо видел лучше доспехи. Эти стоят всех наших вместе взятых.

Оветен взял кольчугу, оценивая ее взглядом знатока. Потом поднял с земли продолговатый кожаный мешочек.

— Это Гееркото, — предупредила лучница. — Лучше не трогать. Перо много лет принадлежит ему, и если оно сочтет, что мы хотим причинить вред тому, кому оно служит… В общем, нельзя предугадать, что может случиться.

К ней вернулась прежняя уверенность.

— Я видела, как этот Предмет превратил стервятника в начинку для подушки. Он же раскрошил скалу, — походя, как нечто само собой разумеющееся, добавила она.

— Ты знакома с ним, госпожа, — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес Оветен. Он был задумчив.

— Да, — открыто сказала девушка и встала. — Дай мне какую-нибудь юбку, господин. Холодно.

Ему вдруг пришло в голову, что здесь, в этих проклятых Шернью горах, даже нагота не более чем нагота… Она может быть связана с холодом и желанием, но никогда не будет знаком доброй воли, как в Армекте.

Ему стало очень тоскливо.

— Спроси у солдат, госпожа. Может, у кого-нибудь найдутся запасные штаны.

Девушка поморщилась:

— Хочу юбку. Пойду взгляну на твоих пленников, у войска хорошее сукно.

— Не смей ничего отбирать у пленных! — гневно потребовал он и опять загрустил. — Пленные…

Она снова села.

— Да, кстати, что с ними делать?

Оветен пожал плечами.

— Не знаю, — беспомощно признался он. — Отпустить? Тогда Трибунал точно до меня доберется. Не повесят, конечно, но скандал будет как пить дать! Отцу придется подать в отставку. — Он покачал головой. — А есть другой выход? Ведь не убивать же их! Это еще вопрос, всплывет ли вся эта история… Нет, слишком многие знают. Ты, солдаты.

— Пусть солдаты тебя не беспокоят, — заметила девушка. — Молчание в их же интересах. Что до меня… честно говоря, не знаю, смогла бы я промолчать. Убийство пленных? К тому же солдат… — Она поднялась. — Я сама служила в легионе! — почему-то со злостью заявила она. — Впрочем, кто этим займется? Ты что, взял с собой палача?

Она повернулась и ушла — поискать что-нибудь на юбку у пленных разбойников.

7

После гибели Сехегеля и обоих подсотников командование отрядом перешло к Маведеру, как к старшему. Командовать, правда, было особенно некем. Из тридцати трех человек, вышедших из Бадора, осталась едва лишь четверть, включая тяжелораненых. Не всех даже связали.

Не имея ни малейшей склонности к философским раздумьям, Маведер размышлял над горькими превратностями судьбы. А что еще ему оставалось делать? Надо же было такому случиться: его самого повязали, а теперь уложили рядом с предводительницей разбойничьей шайки! Он чувствовал, как внутри закипает ярость, отчасти из-за боли от раны в боку, а главным образом — из-за действий командира армектанского отряда. Зная о своей роковой ошибке, жертвой которой стал и он сам, и его товарищи, Маведер понимал положение, в котором очутился командир лучников. Вместе с тем он никак не мог взять в толк, чего тот выжидал. Подобные недоразумения в Тяжелых Горах случались и не были чем-то из ряда вон выходящим, но, признаться, Маведер не слышал, чтобы какое-либо из них далось такой кровью. Однако продолжать удерживать солдат в плену означало только усугубить положение армектанцев.

Всех пленных, как разбойников, так и солдат, кроме наиболее тяжело раненных, держали примерно в сорока шагах от лагеря. Их молчаливо стерегли двое, явно недовольные своими обязанностями. Маведер пытался их уговорить привести своего командира, однако ничего из этого не вышло. Стражники вели себя так, как надлежало исполняющим свой долг солдатам. Десятник это признавал.

— Мы не можем уйти, господин, — сказал один из них. — Раз уж командир назначил нас на этот пост, значит, мы не можем отлучаться и должны быть здесь постоянно. Командир знает, что ты здесь лежишь, господин. Если он сочтет нужным прийти — придет.

Маведер выругался вслух, но мысленно отдал солдату должное.