той необыкновенной общности, которая господствует в их понятиях касательно этих разнородных, но достолюбивых предметов.
– Князь! здоровье твоей Мери! – обратился к Шадурскому его vis-a-vis, белогубый юноша, протягивая через стол свой бокал, чтобы чокнуться.
– Это с какой стати? – спросил князь, притворяясь удивленным.
– Эге!.. да ты, брат, тово… Уж не ревнуешь ли? – улыбнулись два-три человека соседей.
– Я?.. Да мне-то что ревновать ее?
– Ну, нет, такую женщину отчего ж и не поревновать немножко… Да, кстати, что ее нигде не видать, что она у тебя поделывает?
– А кто ее знает! – сгримасничал князь.
– Вот мило! «Кто знает!» Да кому ж больше и знать, как не тебе?
– Я не знаю.
– Ха, ха, ха!.. Почему?
– Да так… Очень просто: я ее бросил.
– Бросил! – это слово вмиг облетело весь стол и привлекло к Шадурскому общее внимание. – Бросил!.. Ну, полно, любезный друг, шутишь! – усомнился один из состольников.
– Parole d'honneur[260], без всяких шуток… Да и что ж тут особенного? – с достоинством истинно порядочного человека возразил Шадурский.
– А, в таком случае, это – новость. Да, впрочем, за что же? помилуй!..
– А так себе, просто бросил… Надоела.
– Но разве может такая женщина надоесть? – с цинически двусмысленной улыбкой вмешался белогубый юноша, предлагавший выпить за ее здоровье.
– Почему же нет? Как и всякая женщина.
– Однако чем же она успела надоесть-то? Ведь это еще не слишком древняя история?
– Чересчур уж сахару много – тем и надоела, и потом – как-то странно держит себя… будто и в самом деле порядочная женщина, – опять сгримасничал князь. – Ну, однако, ведь это скучно – тянуть все одну канитель, – добавил он для перемены разговора. – Здоровье моей пегой кобылы, господа!
– Браво, князь! Это – дело существенное! – подхватила блистательная компания, единодушно сдвигая стаканы.
– Кто хочет отправиться со мной в маскарад? Сейчас еду, – предложил Шадурский, взглянув на часы.
– Да что там делать, в маскараде?
– А здесь-то что? Скука везде одна и та же, но все-таки разнообразнее.
– Нет, уж оставайся-ка лучше и ты с нами! Стоит ли ездить?.. Погибнем все вместе – «мертвые сраму не имут», так ведь это, кажется, говорится? – уговаривали Шадурского.
– Нет, мне нельзя… Я должен ехать, – значительно возразил этот, и возразил с целью, чтобы дать понять, будто у него есть серьезная интрига в маскараде.
По правде же говоря, и весь разговор-то затеял он с тем, что уж больно хотелось похвастать анонимным приглашением.
– Меня, кажется, сбираются мистифицировать, – с иронической миной заметил он, помолчав минуту, и бросил на стол вынутое из кармана письмо маски.
– Кто же это, не знаешь? – полюбопытствовали некоторые.
– Не знаю… Но по этому письму, по руке, доберусь потом до правды!.. Знаю только одно, que c'est une femme de monde[261], и, кажется, как будто Варинька Корсарова, – с самодовольной улыбкой сделал он предположение.
– Ты думаешь?..
– Почти уверен, – сказал Шадурский, и сказал таким тоном, что каждый должен был понимать: не почти, а совсем уверен.
– Почему ж ты полагаешь, что это мистификация?
– Н… не знаю… может быть, и нет, – замялся он, и опять-таки замялся таким образом, что выходило – наверное нет.
– Счастливец! – вздохнул белогубый. – Желаю полного успеха! – и сам остался необыкновенно доволен, потому что назавтра есть еще одна новая тема для разговора, кроме лошадей и производства, о том, что Варинька Корсарова влюблена в Шадурского, пишет ему письма, была вчера для него в маскараде и т.д.
Это – самый обыкновенный и самый невинный способ пустить, ни с того, ни с сего, по ветру имя порядочной женщины, – способ, на который очень падки блистательные юноши подобного сорта.
XXIX
МАСКАРАД БОЛЬШОГО ТЕАТРА
Самые популярные из петербургских маскарадов, бесспорно, маскарады Большого театра. Хотя порою по всем залам атмосфера доходит там почти до банной температуры, хотя в столовой постоянно накурено табачищем до того, что не только съесть что-либо, но и дохнуть невозможно, чтобы не закашляться до
