А вечером соберутся в кружки да по кучкам на кроватях рассядутся. Тут идет беседа, там «сказочку про козочку» рассказывают, здесь четьи-минеи читают, а там вон тихо песню затянула какая-то. Песни здесь те же самые, тюремные, что на мужской половине, впрочем, «песельницы» предпочитают больше «романцы разные».
Происшествий такого рода, которые взволновали бы чем-нибудь камерную жизнь, здесь почти не случается. Редко даже нарушается когда обычно глухая тишина и порядок. Раз только та арестантка, что любит письма на смех писать, устроила тюремную штуку. Подозвала она к себе одну из «новеньких», молодую и какую-то придурковатую девушку.
– Хочешь, я тебе сказку скажу? Чудесная сказка!
– Скажите, тетушка!.. Я очинно даже люблю!..
– Ну, ладно! Я буду говорить, а ты за мной все ну повторяй, непременно же повторяй, говорю, а то и сказка не выйдет – так и не доскажется. Так непременно же ну, слышишь?
– Непременно, тетенька, непременно!
– Ну, так слушай: «Жили себе дед да баба…»
Арестантка замолкла на минутку, в ожидании ну со стороны слушательницы.
– Что ж ты ну-то не говоришь? балбень ты этакой!.. Говори: ну!
– Ну, тетенька! Ну! Ну!
– «Была у них внучка, а у внучки – сучка», – продолжала пересмешница.
– Ну?! – подхватила девушка.
– Вот теперь хорошо, в аккурат! Так и повторяй!.. «И посеял дед горошек».
– Ну?!
– «Растет горошек до скамейки…»
– Ну?!
– «Сломал дед скамейку – растет горошек до окна».
– Ну?!
– «Высадил дед окошко – горошек до потолка».
– Ну?!
– «Проломил дед потолок – растет горошек до крыши».
– Ну?!
– «Разломал дед крышу – горошек до самого неба. Как тут быть с горошком?»
– Ну?!
– «Поставил дед лестницу-поднебесницу…»
– Ну?!
– «Полез по ней дед – добывать горошку».
– Ну?!
– «За дедом баба на ту ж дорожку».
– Ну?!
– «За бабой внучка – за внучкой сучка».
– Ну?!
– «Вот только дед лезет-лезет – не долезет, баба лезет – не долезет. Досада обоих взяла».
– Ну?!
– «От великой от досады дед плюнул бабе».
– Ну?!
– «Баба внучке…»
– Ну?!
– «Внучка сучке…
– Ну?!
– А сучка тому, кто говорит ну».
Девушка обиделась, и в ответ сама плюнула на рассказчицу, затем уже обе «в цепки» принялися, и поднялася женская драка, самая упорная из всех возможных драк, доходящая до мелочного, шпилько- булавочного, но тем не менее ужасного ожесточения. Розняли, как прибежала надзирательница, и обеих засадили в «темные», откуда долго слышались потом их горькие всхлипывания.
И вот изредка только подобными приключениями нарушается приниженная тишина в среде обитательниц «дядиной дачи», да еще филантропические наезды кое-когда бывают. Но об них читатель узнает в надлежащем месте.
И среди такой-то жизни Бероева нашла себе искреннего, теплого друга, к которому привязалась почти с
