важных доказательств.
— Письма с вами? — коротко спросил господин Смаргунер.
— Со мной, — предупредительно сделал граф движение рукой к боковому карману.
— Попрошу показать.
— Позвольте, я вам прочту их, — это не долго…
— Виноват, я должен видеть их и… вникнуть в степень их важности.
Граф понял, что Смаргунер желает читать сам и… — хоть и не совсем-то это было ему приятно, но нечего делать, — передал адвокату известный пакетец.
Тот солидно вздел на нос золотое пенсне, неторопливо развернул письма и записочки, с видом опытного следователя осмотрел их внешность и систематически стал прочитывать про себя одно за другим, подкладывая их по мере прочтения в прежнем порядке, и затем, вложив опять все в пакетец, передал последний графу.
— Это все? — спросил он.
— Все.
— Гм… Не много. Других доказательств не имеете?
— То есть… каких же еще? — спросил Каржоль с недоумением.
— Более веских, в смысле юридическом.
— Помилуйте, — воскликнул граф, удивленный и озадаченный донельзя. — Это ли еще не доказательства?! Чего ж еще весче?
Но господин Смаргунер только головой покачал отрицательно, с легкой иронической усмешкой на своих тонких, растянутых губах.
— Письма не суть прямые улики, — пояснил он докторальным тоном, — при случае они могут, пожалуй, сыграть роль некоторых косвенных доказательств, но не более.
Каржоль так и опешил, даже рот, как дурак, на него раскрыл.
— Закон требует улик положительных, — продолжал между тем разжевывать ему адвокат, — и точно определяет при том, каких именно.
— То есть, что же, собственно, я не понимаю, — в тоскливо досадливом затруднении пожал плечами граф.
Тот посмотрел на него холодно строгими и удивленными глазами, — точно бы перед ним младенец какой несмышленый: что ты, мол, батюшка, с луны свалился, что ли?
— En flagrant delit, при двух достоверных свидетелях, — внушительно отчеканил он. — Понимаете?
— Да, но, согласитесь, что это… это… это требование невозможное! — заговорил граф, весь покраснев до ушей от смущения перед взглядом Смаргунера и при мысли, что он пойман на собственной, довольно-таки наивной недогадливости, хотя, казалось бы, нетрудно было понять еще с первого намека. — Какая же порядочная женщина решится… в присутствии свидетелей, подумайте! — лепетал он, чтобы поправиться, но чувствуя сам, что говорит, кажется, глупости, и чем дальше, тем больше. — И, наконец, разве же могут быть свидетели подобных положений! Мыслимое ли дело допустить…
— Извините, если я уклонюсь от бесцельного диспута по этому предмету, — вежливо, но суховато поспешил предупредить его Смаргунер. — Я не вхожу в рассмотрение, что мыслимо или что немыслимо, я только сообщаю вам, чего в данном случае требует закон. Есть у вас такие доказательства, или вы можете их представить, — прекрасно; а нет, то письма ваши ровно ни к чему не послужат.
— Значит, по-вашему, это дело безнадежное? — разочарованно спросил граф, сбитый с последней своей позиции.
— Я этого не говорю, — значительно поднял свои птичьи, дугообразные брови Смаргунер. — Безнадежных дел я, как юрист, вообще не признаю. Всякое дело может быть и надежным и безнадежным, смотря по тому, как за него взяться и как повести.
Каржоль несколько ожил.
— Итак, вы могли бы взяться, значит? — спросил он.
— Мм… отчего же! Если вам угодно поручить его мне, я не вижу причины к отказу.
— В таком случае, я уже буду просить вас, — качнулся граф к нему корпусом, в виде любезного поклона.
— Хорошо-с, — согласился Смаргунер и устремил на него холодный, испытующий взор, как бы соображая что-то, прибавил неторопливо размеренным тоном. — Это будет стоить тридцать тысяч рублей.
— Так много! — пришел граф в неподдельный ужас.
— Это не много, — спокойно возразил Смаргунер. — Дело очень сложное и крайне трудное, — пояснил он, — Будь обе стороны согласны на развод, тогда и разговоров нет: вы бы приняли на себя известную роль, как это обыкновенно делается, — и в две-три недели мы бы кончили. Но картина вопроса совсем изменяется, когда одна сторона, как в данном случае, например, ищет развода, а другая не желает его. Ведь здесь является уже борьба; здесь надо, так сказать, из ничего создать целую обстановку, и обстановку, в юридическом смысле, солидную, доказательную, а это стоит недешево.
— Но у меня, к сожалению, в настоящую минуту нет таких денег, — вздохнул граф, думая про себя, не поторговаться ли, — авось-либо, спустить добрую толику.
— Это уже ваше дело, — безразлично пожал плечами Смаргунер.
— Но, может быть, мы смогли бы сойтись с вами на несколько меньшей сумме?
— Меньше ни копейки, — вежливо-сухо и непоколебимо отпарировал адвокат.
— Или разве вот что? — предложил ему граф с таким видом, будто ему только сейчас пришла в голову счастливая идея. — Не могли ли бы вы удовольствоваться пока известными обязательствами, которые я вам охотно выдал бы на себя, кроме, конечно, той суммы, что придется дать еще наличными для начала дела? Это меня бы устраивало.
— Гм… Какого же рода обязательства? — опять поднял Смаргунер на него свои дугообразные брови.
— Какого вам угодно, — условие, вексель, расписка, что знаете.
— У вас есть достаточное имущественное обеспечение под такой вексель? — все так же пунктуально и невозмутимо ровно осведомился адвокат, глядя на графа таким взором, точно бы он изучает его и, судя по ответу, сейчас безошибочно выведет себе опытное заключение, с кем имеет дело, — с человеком ли обстоятельным, или с ничего не стоющим щелкопером. — И Каржоль невольно, инстинктивно как-то, почувствовал сокровенный смысл этого взгляда.
— То есть, видите ли, — поспешил он объясниться, внутренне поеживаясь, — надо вам сказать, развод нужен мне, собственно, для того, чтобы жениться на особе очень состоятельной… то есть такой состоятельной, что какие-нибудь тридцать тысяч являются тут совершенными пустяками… Тут миллионы, — вы понимаете, — миллионы! Свадьба сейчас же вслед за разводом, а затем, хоть на другой же день, вы бы получили все, что следует.
— Гм… Значит, вы могли бы представить за себя надежных поручителей?
— Видите ли, — замялся несколько граф. — За поручителями, конечно, дело не стало бы, но… признаюсь, мне не хотелось бы обращаться к приятелям по такому щекотливому вопросу, — сами согласитесь…
— Зачем же к приятелям! Разве родители вашей невесты не могли бы поставить свой бланк?
— Да, но у нее нет родителей, она сирота.
— Значит, опекун есть, он мог бы.
— Мм… н-нет, и опекуна нет… никого нет, — сирота, говорю.
— Стало быть, совершеннолетняя? — Тогда это еще проще: пускай сама поставит.
— О! Она с удовольствием! Но… к сожалению, ее нет теперь в Петербурге, она приедет только осенью, а мне надо, чтобы дело к ее приезду было уже закончено.
— В таком случае, вам остается поискать достаточных средств, суховато посоветовал Смаргунер и поднялся со своего рабочего кресла, явно давая этим Каржолю понять, что далее разговаривать им не о чем.
Тому оставалось только встать, в свой черед, и молча откланяться.
