знаешь сколько расстреляют? И тебе с Петром Петровичем не поздоровится за то, что вагон в тупик загнали. Что это сделано с умыслом, и дурак догадается. Максим Максимович против нашей операции, она плохо подготовлена, — закончил Поляков.
Выслушав Полякова, все сидели молча с опущенными головами. Распоряжение Максима Максимовича пришлось явно не по душе. Но Метелин твердо заявил:
— О расстрелах мы не подумали. Мы не имеем права ставить наших людей под фашистские пули. Выше головы, ребята, приуныли напрасно. Будет у нас и оружие и взрывчатка. Будет! Хитростью возьмем, — взглянув на часы, распорядился: — Костя и Николай, немедленно отправляйтесь к своим ребятам и отмените операцию.
Вместе с Трубниковым и Луниным ушел и Маслов. Поляков взял самовар, хитровато взглянул на Ирину и Семена, промычал что-то насчет чая, отправился на кухню. Воспользовавшись тем, что они остались одни, Ира поспешно спросила у Семена:
— Ну, как тебе живется у Луниных? Метелин ответил неопределенно:
— Тиха… Окраина, безопасно.
— Как там Власовна?
— По хозяйству хлопочет, последних кур от фрица прячет, — улыбнулся Семен.
— Ну, а Клава?
— Франтит, финтит! — усмехнулся он. — Это, пожалуй, единственное, что меня там смущает.
Ирина потупилась. Щеки ее порозовели. Семен сказал больше, чем она ожидала.
«Значит, к Клаве он равнодушен, — с облегчением подумала Ирина, — а мне-то казалось…»
Взглянув на Ирину, Семен почему-то вспомнил детство: как было все просто. В семь лет он сказал Ирине: «А я на тебе женюсь, вот подумаю немножечко и женюсь». Девочка, хлопая в ладоши, кинулась в беседку к родителям: «Папа, мама, мы поженимся с Семой». Степан Метелин в ответ улыбнулся: «А сын у меня не промах, весь в отца! Ишь какую ягодку приглядел. Ну, сваток, вся стать по единой косушечке хлопнуть, не то куры засмеют».
Сколько раз за последнее время Семену хотелось сказать слова, которые он давно носил в своем сердце. Презирал свою робость, которую испытывал, оставаясь с Ириной наедине, сердился, называл себя слюнтяем, тряпкой. Сколько раз собирался открыться, что оккупация, совместная работа в подполье еще больше их сблизили. Нет, даже не это. Что он любит ее, давно любит, с тех пор, как помнит себя. Он приготовил ей множество ласковых слов. Вот сию минуту решится, обязательно скажет то, что давно надо было сказать. Он заглянул ей в глаза, взял за руку:
— Ируся, мы с детства дружим, — произнес и смутился. — Я еще в школе… Понимаешь… я хочу сказать, в общем, сказать…
Осекся и отвернулся к окну.
Ирина чуть не крикнула: «Не тяни, милый, говори же… Ну, что же ты?..» А сказала совсем не то:
— Да, конечно… в театр ходили… в кино бегали.
Семен тяжело вздохнул:
— Да, так вот, Ира, мне уже двадцать шесть. В общем, Ира, я собирался признаться. Ты для меня, Ира… В общем, на всю жизнь…
ЦЫГАНКА ИЩЕТ ЗНАКОМСТВА
Наконец Сашко и его дружку Витьке повезло. Неожиданно они встретили цыганку в центре города. Искали на базаре, а увидели около офицерской гостиницы.
В ярком цветастом платье, она с независимым видом прогуливалась по тротуару, подолгу рассматривала витрины магазинов, будто поджидала кого-то.
Вот вышел Энно Рейнхельт, на ходу натягивая перчатки. Заметил цыганку. На холеном его лице заиграла самодовольная улыбка.
— А, цигойнер! Поди-ка сюда, — он поманил ее пальцем. Смело направляясь к нему, она тоже улыбалась:
— Я же говорила вам: молдаванка я.
Цыганка достала из-за пазухи бумаги, офицер внимательно прочитал.
— Гм… Да-а, — протянул он, возвращая документы. — Не солгала. — Потом нагловато осмотрел ее с ног до головы. — А ты, оказывается, довольно элегантна.
— Господин офицер мастер на комплименты, вот вы действительно ослепительны в этом мундире… гестапо, — робко произнесла она.
Офицер рассмеялся:
— В мундирах ты, милая девочка, разбираешься неважно, а в мужчинах?..
Рассматривая ее, он подумал: «А что, пожалуй, пикантно провести вечер с такой очаровательной пифией», — но строго сказал:
— Я запомнил, что ты мне предсказывала… «Глубокая яма! Витязя засыпают серой землей!..» А ну, скажи, в чем суть твоих предсказаний? Отвечай!
Девушка, потупив глаза, призналась:
— Вас долго не было видно. Я каждое утро сюда прихожу. Вы верите в любовь с первого взгляда?
Ее вопрос заметно озадачил офицера. И он не знал, что ответить. А цыганка горячо нашептывала:
— Нас, молдаванок, за влюбчивость огненными называют. Я… Я люблю вас… С одного удара сердца… полюбила.
— Полюбила! — поразился офицер. — Здесь не место…
Офицер повел ее в скверик напротив гостиницы, и они долго там гуляли. Она что-то оживленно говорила, он задавал ей какие-то вопросы.
Из-за тумбы для наклейки афиш за ними внимательно следили Сашко и его друг Витька. По тому, как офицер улыбался, мальчики поняли, что она говорит ему приятные слова.
— Предательница она, я так и знал, — наконец прошептал Ежик.
Витька с облегчением вздохнул:
— И зачем она нам сдалась, если с немцами якшается. Побежали отсюда, все расскажем Ирине… Может, больше за ней и следить не нужно.
Ежик почесал за ухом:
— Но, может быть, она дурачит фрица. — И, чтобы заинтересовать дружка, добавил: — А вдруг она наша наипервейшая разведчица, может, она из Москвы на парашюте сброшена. Одевается нарядно, красивая. Я слышал, будто таких берут в разведчицы.
Витька отмахнулся:
— Я есть хочу. Заглянем в казино, что в индустриальном техникуме. Там швейцаром мой родной дядька Тимофей… По краюхе хлеба выпросим.
Швейцар Тимофей, старик с представительной внешностью, с длинной окладистой бородой, сунул ребятам по куску хлеба, пригласил прийти завтра.
Мальчики тут же вернулись в сквер: ни цыганки, ни офицера там не было.
Все следующие дни они долго шатались по центральной улице, но цыганку не встречали. Однажды, проголодавшись, ребята снова завернули к швейцару Тимофею. Тот втолкнул их за ширму, угостил гречневой кашей. В казино вошли офицер и цыганка. Они громко разговаривали. Она называла его Энно, он ее Ружей.
Через стеклянную дверь было видно: офицер подвел девушку к столу, предложил стул, уселся сам.
В зале было пусто. Из-за ширмы выскочил официант с салфеткой, перекинутой через левую руку. Немец приказал:
— Подать мое любимое, — и обратился к Руже: — Располагайся как дома, нам здесь не
