— Вот видишь! Они света боятся.
— Пойдем отсюда, Ежик. Ну чего тут еще ждать? Я спать хочу. А тут крысы… — Видно, страх придал ему сообразительности: — Давай в эту бочку влезем. — Он показал на стоящую рядом большую кадушку.
Навалившись животами на край, ребята проворно забрались в кадушку, долго возились, пока на устроились поудобнее.
Прошло минут десять — двадцать. Мальчики молчали. Вдруг по стенам метнулись световые блики. С ручным фонариком показалась цыганка. Ежик приподнял голову. Крысы от света кинулись врассыпную. По- хозяйски осмотрев подвал, она нырнула под лестницу. Оттуда донесся скрежет железа, ржавый скрип. Огонь погас. Ежик толкнул Витьку.
— Не сплю я, чего толкаешься.
Только теперь почувствовали, как им неловко было сидеть: ноги затекли, в плечах ломило. Сашко прошептал:
— Скажи, классно сработали? — И полез из кадушки.
— Куда ты?
— Ход исследуем.
— Какой?
— Цыганкин… Она ведь тут скрылась, я точно запомнил.
— А если вернется?
— Говорю тебе, она живет здесь.
Позабыв о крысах, ребята кинулись под лестницу. Но, как и раньше, ничего не нашли: гладкая стена выложена белыми плитами.
— Сам видел, сюда пошла, — не переставал изумляться Сашко.
— В стенку? — ужаснулся Витька. — Может, она ведьма?.. Колдунья?..
Как мальчики очутились на свежем воздухе и не разбились на лестнице, они потом и сами не могли объяснить. Отбежав от колдовского дома, упали под ограду и еще долго не могли прийти в себя.
Отдышавшись, Витя сказал:
— Пропади она пропадом. Обходить ее буду. Сущая ведьма! Сквозь стенку пролезла…
Прижавшись друг к другу, они дрожали от холода. С трудом дождавшись утра, разбежались по домам. При этом Ежик взял у друга клятву скрыть от всех их ночную вылазку и сам поклялся ничего не говорить Ирине.
МЕТЕЛИН МЕНЯЕТ КВАРТИРУ
Как только Метелин поселился у Луниных, Клава совсем задомовничала: бывало, не удержишь, скучно, видите ли, с родителями, а теперь все норовит в боковушку к Семену попасть — то книгу, то чаю ему принесет.
В субботний вечер Клава подробно рассказала Метелину о переполохе, который вызвал у немцев взрыв моста. Прошло больше недели, а железная дорога бездействовала.
Семен слушал ее заинтересованно. Вдруг до них донеслись голоса со двора. Дотошная соседка Маланья не без притворства сетовала:
— Нескладно получается, Власовна, — живем рядом, а по неделе не видимся. Каждый в своей норе.
— И-и, соседушка, — ответила мать Клавы, — тошно во двор выходить, запустение.
— Все собиралась спросить, что за чернявый молодец у вас появился? Я, грешница, аж залюбовалась: такой статный да пригожий.
У Семена екнуло сердце.
Метелин мысленно выругал себя: «Конспиратор несчастный! Вот к чему неосмотрительность приводит». Клава, приподняв край занавески, выглянула в окно. Маланья стояла у забора, Власовна с пустым ведром — у кучи золы.
— А-а, приезжал… Клавин жених, — вывернулась Власовна. — Раза три приезжал.
— Где же она такого раздобыла? Стройный, лицом белый, городской вроде.
— В доме отдыха познакомились. Еще при Советской власти, — выдумывала Власовна. — Молодым пути не закажешь.
— Сами были такими… А свадьба когда? — выспрашивала любопытная Маланья.
Власовна развела руками:
— Какая теперь свадьба?.. Вот голод надвигается.
— У молодых свое на уме.
— И то правда.
Краска, предательская краска залила лицо Семена. Ему было стыдно взглянуть на девушку. А Клава хоть бы что! Отпрянув от окна, она жарко зашептала:
— Жених мой… Мама угадала: я давно люблю тебя, давно люблю.
С закрытыми глазами искала его губы. Семен еще больше смутился, что это она — шутит или опять за свое?..
— Все книжки читаешь, по ночам к кому-то бегаешь. Я боюсь за тебя, Сема, родной. Сегодня — живы, а завтра — кто знает… — Клава говорила тихо, в ее голосе не было привычной игривости. Наоборот, в нем слышалась давнишняя досада. — И о чем ты все время думаешь?.. С ним говорят, а он молчит и молчит. Тоже мне, Спиноза нашелся. А то не видишь, что возле тебя человек пропадает! И… по твоей вине!..
В коридоре звякнуло ведро. В боковушку протиснулась перепуганная Власовна:
— Беда, Сема…
— Сами слышали, — сердито прервала Клава. — А что, собственно, произошло? Ну, видела и видела, подумаешь!
— Как — что?.. У нее племянник — полицай. Иногда заходит самогонку хлебать. Как бы не напакостила.
— Вечно страху нагоняешь…
Власовна виновато заморгала глазами:
— Я — что… Вам виднее. Пойду ужин готовить, скоро Петрович с Николаем вернутся.
Семен молчал. Клава приблизилась, ее волосы коснулись его щеки.
— Так ты мне ничего и не скажешь?..
— На душе погано.
— Надоело прятаться?.. Я за тебя, Сема, жизнь отдам. Не бойся, верные документы достану: и паспорт, и прописку. Тебя на завод инженером устрою. Можешь вообще не работать. Я скрою, прокормлю. Вдвоем нам хватит. А то давай смоемся. Проживем, где тебя не знают. В переводчицах всюду нуждаются, моя профессия ходовая.
Он грубо сказал:
— Подумай, что предлагаешь… Мне, комсомольцу?
— О комсомоле забудь, у нас нет иного выхода. Не буду работать — в Германию угонят, тебя — к стенке. Насмотрелась, что они там, в жандармерии, творят: кровь стынет. Сегодня человек пятьдесят приволокли без разбора: женщин, стариков. Четверых на базарной площади повесили, толком не узнав фамилии. Для устрашения других. Остальных ночью ликвидируют. Для них, что клопа раздавить, что человека расстрелять — одинаково.
— Не простим мы им… никогда.
— «Мы»… кто это?
— Ты, я, весь наш народ.
Клава присела к столу:
— «Народ»! — это громко. А сколько осталось из тех, кто в гражданскую не уплыл за Черное море? А
