поговорим.
Костя приподнял и осмотрел стул: надежный ли?.. По-хозяйски усевшись, напомнил:
— Мне уже доводилось с вами беседовать: там, в подвале гастронома.
При упоминании о подвале гастронома Рейнхельт вздрогнул, это не ускользнуло от Кости.
— Говорите потише, ушные перепонки у меня в порядке, — после паузы сказал Рейнхельт. — В развалинах мы находились в неодинаковых условиях. Потому наши точки зрения остались не полностью выявлены. У меня здесь, как видите, удобнее беседовать. Так вот, юноша, в одной из листовок вы, скорее ваши друзья, точнее Метелин…
— Он выбыл из борьбы, — прервал Костя.
— Не о нем сейчас речь. Повторяю, в листовке вы проповедуете совершенно правильные, на мой взгляд, мысли. Подчеркивая суть вооруженного столкновения между Германией и Россией, вы, я бы сказал, прозорливо заметили: это не конфликт за спорную землю или выгодный пролив. Нет! Это борьба идей, столкновение двух миров. Я правильно цитирую?
— В ней еще говорилось, что человечеству претят идеи фашизма.
— То же самое я думаю о коммунизме. На одной планете нам тесно, кто-то должен уступить. Свое мнение вы сказали в листовке, выслушайте мое. Всевышний, создавая живую природу, наделил ее одним свойством: сильный уничтожает слабого! Так-то, романтик Трубников. В природе всегда господствуют сильные.
— Так поступают волки. Человек — высшее существо — наделен такими непонятными для вас качествами, как совесть, порядочность, честность, товарищество, любовь, честь.
Рейнхельт даже поразился: откуда у него такое? Вот тебе и обыкновенный рабочий. Но продолжал вести разговор иронично:
— О, да вы, Трубников, не только романтик, вы еще идеалист. Отвечу с той же откровенностью. Свои личные интересы и стремления я подчинил высшим идеям.
Ясные, спокойные глаза Трубникова расширились, единым взглядом он охватил всю спесивую, напыщенную фигуру эсэсовца:
— А ваша личная честь? Совесть?
— В руках моего фюрера. Я прежде всего военный, мои человеческие чувства не выходят за рамки приказа. А приказу я повинуюсь с беспрекословностью трупа, — перешел он на крик. — Я служу великим целям. А, как известно, цель оправдывает средства. Мы — сила, Трубников, мы знаем, чего хотим!
— Будьте человеком и отдайте приказ об освобождении мирных людей, вами арестованных.
— Вы спасете их при одном условии… У кого скрывался Метелин?
— Понятия не имею.
— Назовите местонахождение партийного центра, и я освобожу вашу мать. Укажите явки — и вы спасете Ирину и Василия.
Трубников с твердостью посмотрел в лицо Рейнхельта:
— Никогда! Я умру честным человеком. На мое предательство не рассчитывайте!
— Время покажет!.. Ты у меня в руках, — переходя на «ты», победно заявил гауптштурмфюрер.
— Обманул, — тихо проговорил Костя. — Как самый последний негодяй обманул. На другое фашист не способен! Ну и сволочь же ты!
В эти слова Трубников вложил столько презрения и ненависти, что Рейнхельт вздрогнул.
— Молчать! — взревел он. — Запорю! Изломаю!
Рейнхельт задыхался от ярости.
— Мне глотку заткнете, — внушительно продолжал Трубников, — другие скажут. И о вас найдется, что сказать: отдельной листовкой напечатаем подписанный вами договор. Подлинник Гиммлеру отправим. Пусть узнает, из каких трусов состоит его ведомство.
— Молчать!
На одно мгновение Рейнхельт остолбенел: перед его глазами уже находился не арестант, не смертник, а прокурор, обличитель, судья.
Придя в себя, он невольно взглянул на обитую войлоком дверь — их мог подслушивать главный вахмистр. И, понизив голос, сказал:
— Вы обещали уничтожить договор, как только заложники очутятся на свободе. Я тогда сдержал слово.
— Хитрость на войне иногда сильнее пушек.
— Чего вы от меня хотите?
— Свободы моим родным.
— И тогда?
— Сейчас выпустите мать, сестру, брата. Я же останусь у вас.
— И скажете, где скрывается Метелин, где находится партийный центр, кто им руководит?
— Нет, этого не скажу.
— Мы расстреляем тебя.
— В таком случае, договор ляжет на письменный стол Гиммлера.
— Не переоцениваете ли вы, Трубников, значение бумажки, в сущности ничего не стоящей? Мое начальство именно так на нее посмотрит. В нашем деле ко всяким уловкам приходится прибегать.
— Вам виднее. Напоминаю слова из договора: «Обязуюсь арестованных освободить, за что комсомольцы даруют мне жизнь». Гауптштурмфюреру войск СС комсомольцы даруют жизнь! Звучит? — торжествовал Трубников, наслаждаясь смятением Рейнхельта. — Или такое: «Попав к нам в плен, Энно Рейнхельт наложил в штаны и, спасая собственную шкуру…» Вы подписывали такое?
— Довольно! К чему вспоминать, — поморщился Рейнхельт.
Рейнхельт понимал, что ликвидировать Трубниковых ничего не стоит. Но за их спиной стоят Метелин, подпольный комитет, наводняющий город подрывными листовками. Он не в силах с ними справиться. Угрозу легко приведут в исполнение: опубликуют позорный договор, оригинал, как обещали, перешлют Гиммлеру. О, сумеют! А что с ним будет? Он хорошо знает! Поднимут старые материалы о взрыве дока, вспомнят другие диверсии. Уже сейчас посматривают косо, особенно после неудачи со Шмелем. Он так и не смог объяснить, куда девался Шмель. Вот-вот спросят: «Рейнхельт, чего стоят твои заверения о наведении железного порядка в городе?» А когда договор станет известен? «Ага! Теперь ясно. У тебя, Рейнхельт, двойное лицо, потому вошел в сговор с комсомольцами. Шкуру спас, а что продал?»
Бог с ней, с честью. Духом воспрянут завистники, скрытые враги, из мухи слона сделают, в предатели возведут! Не только с карьерой, с жизнью расстанешься. Молодчики Гиммлера на расправу скоры.
Ну, а если принять предложение Трубникова? Путь — самый короткий. О явке Константина знает один он, Кларка не в счет. А как быть с остальными Трубниковыми? По начальству доложено о задержании Надежды Илларионовны, Василия, Ирины — опасных преступников, чуть ли не главарей банды. Высшее начальство потребовало ежедневно доносить, какие они дают показания. И вдруг исчезают?.. Нет, сделать это не в ею возможностях. А если инсценировать побег? Попытку… Способ испытанный. А что это даст? Ничего. «Беглецов» превратят в трупы, а документ все-таки останется у комсомольцев…
ВДОВА
Об аресте Валентины и Михаила Поляковых Юрию Маслову сообщил перепуганный Витька, брат Валентины, закадычный дружок Ежика.
Витька живет с престарелой матерью отдельно, при аресте не присутствовал, подробности узнал от соседок. После налета полицаев квартира Поляковых оказалась полностью разгромленной, двор изрыт штыками, дровяной сарай разрушен, подполье, в котором Миша изготовлял документы, тщательно обыскано.
Выпроводив Витьку, Маслов со старым примусом поспешил в мастерскую у базара.
— Беда, Максим Максимович, — сказал он, — Мишу и Валю взяли.
Секретарь подпольного горкома партии поразился:
