от вас. Поставлю ему такое условие: освободи маму, Ирину, Василия — и я добровольно явлюсь к вам.
Не называй меня сумасшедшим, слушай дальше. Если Рейнхельт клюнет — я так и сделаю. Когда выпустят маму, Ирину, Василия, прошу вас немедленно переправить их к партизанам.
Извините, что поступаю так, не посоветовавшись с друзьями. Знаю, вы отговорили бы меня или запретили. А я должен рискнуть. Вдруг получится?.. Если произойдет осечка — одно прошу: понять и простить!
Передай нашим общим друзьям (ты знаешь кому), что я любил их! Смерть фашистским оккупантам!
Опустив письмо на стол, Юрий сквозь зубы процедил:
— Чудовищно!
«А как бы я сам поступил, очутись моя мать в фашистских когтях?» — спросил себя Маслов.
Не так-то просто было ответить на этот вопрос. Для осуждения друга у него тоже не нашлось слов. «Надо было сразу от Максима Максимовича бежать сюда, а не колесить вокруг дома, не терять времени», — укорял себя Маслов. Но, взглянув на дату, стоявшую под письмом, убедился, что Костя покинул подвал за два дня до того, как состоялась его встреча с Максимом Максимовичем, во время которой Юрий получил задание навестить Костю.
— Вы тоже хороши: в такой беде одного кинули. Друга! — сказала вдова.
— Мы не могли иначе! Конспирация, сами понимаете. Не упрекайте, что мы его бросили. Косте три раза предлагали покинуть Приазовск, — как бы оправдываясь, проговорил Юрий. — Документами обеспечили. Отказался.
— В голбце хозяйство Кости, оно не для посторонних глаз. Теперь я вижу, что ты наш. Можешь посмотреть.
— Как нам распорядиться с Костиным хозяйством?
— Другого мастера присылайте.
— А не боитесь? Вдруг Костя откроется, чем здесь занимался?
— Костя?! Откроется? — искренне поразилась вдова. — Плохо вы его знаете. Не такой он человек! А учить меня молод еще. Присылайте мастера.
— Спасибо, маменька. — Юрий ласково обнял ее за плечи. — Пришлем.
К Максиму Максимовичу он уже опоздал, мастерская была закрыта. Встречу с секретарем подпольного горкома партии пришлось отложить до завтра.
СУД
Николай Лунин поджидал сестру у ее новой квартиры. Расспросив соседей, узнал, что со службы Клавдия является более или менее вовремя. Потом, переодевшись, уходит, а когда возвращается, в доме обычно уже спят, не слышат.
Ждать, к счастью, пришлось недолго. Пряча в поднятый воротник лицо от колючего ветра, слегка пригнувшись, к подъезду подошла Клавдия. «Одна. Мне повезло», — обрадовался Николай.
— Клава, здравствуй, — окликнул ее брат.
Отогнув воротник, Лунина оглянулась:
— А-а, Коля, чего тебе?
— Мать прислала.
— Что ей понадобилось?
— Расхворалась она сильно, а ты не показываешься, тоже мне дочь!
— Нет времени, много работы. Устаю, — отчужденно ответила она.
— Мама просит, чтобы ты ее навестила. — Николай выложил последний козырь. — Ей совсем плохо.
Наморщив лоб, Клавдия неохотно пригласила:
— Зайдем ко мне на минутку.
В квартире сестры он с ненавистью осмотрел ее уютное гнездышко. Клава торопливо натягивала на себя теплые вещи. Вместо туфель обула резиновые сапоги. Потом из буфета достала и сунула брату белый хлеб, кусок сыру, две плитки шоколаду.
— Возьми, маме гостинец.
— О, богато живешь… Как в мирное время. Мама забыла о существовании таких деликатесов.
— Когда как живу. Вчера отоварилась… Умнее надо быть, вот и не сидели бы голодными, — упрекнула Клава.
— Мама просит ухи, даже во сне ей рыба снится.
— Рыбы не имею, даже где ее достать, не знаю.
— Я позаботился — договорился. По пути к рыбакам завернем. Джемпер свой не пожалел, браконьерам отдал за пару судаков.
— Давай тогда побыстрее, чтобы засветло успеть.
В предвечерние часы на центральной улице города было многолюдно. Особенно часто встречались военные, некоторые офицеры здоровались с Клавдией.
— Скажи, тебе непременно надо идти со мной рядом? — неожиданно спросила Клавдия. — Черт знает что на себя напялил.
Брат приостановился:
— Стыдишься? Если тебе неловко со мной, я пойду впереди, не гордый.
— Так-то будет лучше, — согласилась сестра, — вроде бы дорогу показываешь.
С кульком под мышкой, Николай широкими шагами отошел от Клавдии. На окраине свернул к рыбацкому поселку, по крутой тропинке начал спускаться к морю.
Подошли к дому под черепичной крышей. Во дворе — ни души. Брат завел Клавдию в дровяной сарай.
— Подожди, я рыбака покличу.
Вернулся он с Петром Петровичем.
— Папа, и ты здесь? — поразилась Клава. — Тоже за рыбой?
— За щукой, — не здороваясь, угрюмо ответил отец.
Следом появился Максим Максимович в сопровождении старого рыбака, хозяина дома.
Со вздохом опустившись на ближайшую чурку, Петр Петрович проговорил:
— Присаживайтесь, товарищи, поближе. Садись и ты, Клавдия, да расскажи отцу о своем позоре.
— Позоре! Ты что имеешь в виду? — переспросила она. — Меня позвали к больной маме, белый хлеб и сыр прихватила.
— Гостинцев от тебя не примет. А старуха всерьез занедужила. Ее добрые люди приютили, не то фашисты за тебя, поганку, и ей голову снесут.
Клавдия, как затравленная крыса, зыркнув по сторонам, кинулась к двери. Николай схватил ее за рукав пальто:
— Куда ты? Когда отец говорит, слушать надо.
Он насильно поставил ее в круг сидящих, сказал:
— Вот твое место.
— Папа, что ему от меня надо? — Она попыталась разжалобить отца.
В сарае надолго установилась зловещая тишина. Петр Петрович кряхтел, попробовал скрутить цигарку, но пальцы не слушались, бумага прорвалась, табак рассыпался.
Клавдия с ужасом смотрела на суровые, отчужденные лица, пытаясь поймать взгляд отца, мучительно искала выхода — спастись, выжить!
