бандита, как-то откупаться. Какую цену заломит Эгей за ушибы и синяки, а главное – за молчание о семейной тайне Зевовых, можно было только догадываться.
Эти мысли пронеслись в голове Миноса Европовича, но сразу же уступили место другой, главной: что с Миней, где он, жив ли он? Каждые пять минут главный крытский мент, как ему велел его начальник, докладывал о криминальной обстановке в городе. На перекрестке Энгельса и Екатерининской у газетного киоска какой-то парень справлял малую нужду. Задержан, доставлен в горотдел… В городе все спокойно… В бывшем Доме колхозника, ныне отель «Амбассадор», приезжий нахамил дежурной администраторше. Вызван наряд милиции. Составлен протокол об административном нарушении… Происшествий нет… Двое пьяных доставлены в медвытрезвитель…
Не понимая, зачем Миносу Европовичу все эти тухлые ночные новости, исполнительный мент позволил себе попросить хоть какую-нибудь ориентировочку. А какую, к чертовой матери, ориентировочку мог дать ему Минос? Разыскивается трехлетний минотавр, рост метр девяносто восемь, рога прямые, особых примет нет…
И Минос рычал на мента, грозил неполным служебным соответствием, требовал сводок.
Все три козлика ППС и «мерс» Миноса Европовича с его охраной колесили по Крытску в поисках Мини. А пропавший тем временем обжимался с Ленкой на скамейке возле ее дома. Пахло жасмином и близкой свинофермой, легкий ветерок шевелил шерстинки на морде, светлые Ленкины волосы и ее расстегнутую блузку.
Как ведут себя оставшиеся вдвоем парень и девушка, Миня знал по кинофильмам. И все-таки поначалу он тушевался, не мог сообразить, куда пристроить свои ручищи. Но Ленка показала, и он мгновенно усвоил ее науку.
У читателя наверняка уже крутится в голове вопрос: а что, девчонка в этот поэтический момент уже знала о некоторой, мягко скажем, необычности своего спасителя, своего нового дружка? Как могла не знать? Целовались же они, прежде чем Миня дал волю рукам и она это ему позволила. Успокойтесь, целовались, и еще как.
Когда Миня первый раз робко привлек Лену к себе, она задрала голову, привстала на цыпочки и потянулась к его закрытым арафаткой губам.
– Ну убери же свою тряпку, – капризно сказала она, еще крепче прижимаясь к Мине.
Миня, прямо скажем, уже ничего не соображал, как говорится, совсем потерял парень голову. Он выпростал руку из-под Ленкиной блузки и сорвал прикрывавший бычью морду плат.
Еще не рассвело, но стояла полная луна, и горела лампочка на покосившемся фонарном столбе. Лена увидела парня во всей его красе и в испуге отшатнулась. И я ее нисколько не осуждаю – любая от неожиданности не то что отшатнулась – шлепнулась бы в обморок.
Но Ленка оказалась не такая. Не прошло и минуты, как она снова прилипла к Мине, снова потянулась к его губам и прижалась к ним своими. И когда ее острый язычок глубоко проник в его большой рот, Миня замычал от наслаждения.
Что было дальше? Было, читатель, было. И не раз, и не два. Прекрасная Елена была ненасытна, а Миня оказался достойным сыном своего элитного отца…
Знаете, есть такая частушка, как все частушки, глупая и, как почти все, непристойная. Однако я, изрядно поколебавшись, все-таки приведу ее здесь. Приношу свои глубочайшие извинения читателям и особенно читательницам, но удержаться не могу. Уж больно она здесь к месту.
Еще раз извините, если оскорбил ваше чувство приличия.
Причина, которая заставила наших влюбленных расстаться, оказалась не столь физиологичной. Они бы еще целовались и целовались, но за их спиной распахнулось окошко и раздался визгливый женский голос:
– А ну-ка, Ленка, марш домой! Будет тебе обжиматься!
Лена оторвалась от любимого и, на ходу оправляя юбчонку, побежала к калитке. Миня еще долго стоял под фонарем, а потом нетвердой походкой пошел куда глаза глядят.
Когда по возвращении Мини домой тревога домашних сменилась радостью, когда отзвучали упреки, когда были утерты слезы и сердечный ритм Миноса Европовича пришел в норму, – словом, когда в доме Зевовых все успокоилось и постепенно, не сразу, стало возвращаться в обычное русло, перед семьей во весь рост встали новые серьезные проблемы, не чета старым – «Где лечиться, где учиться?»
Миня вырвался на волю, почувствовал ее вкус, и держать его взаперти дальше не представлялось возможным. Он сказал родителям, что будет выходить в город, когда ему заблагорассудится. Пасифая поплакала, Минос Европович попытался накричать на сына, но Миня набычился и твердо стоял на своем. И последнее слово осталось за ним. А коли так, надо было как-то легализовать мальчика, прежде всего сделать для него нормальные документы, какую-никакую ксиву.
Разумеется, у Мини было свидетельство о рождении, выписанное в городском загсе, когда счастливые родители еще не съездили в Лондон и не узнали страшную правду о ребенке. Нетрудно представить действия ментов, если двухметровый заросший детина уж никак не трехлетнего возраста предъявит им такой, с позволения сказать, документик. Пришлось посвящать в семейную тайну начальника горотдела милиции, который толком ничего не понял, но в тот же день принес в кабинет Миноса Европовича общегражданский паспорт на имя Давида Минотряна. Собственно говоря, ничего подделывать не пришлось – документ уехавшего к себе на родину рыночного торговца давно валялся в паспортном столе, не надо было даже переклеивать фотографию: она была так потерта, что Миня вполне мог сойти за небритого армянского парня. А для пущей безопасности горотдел дал ориентировку: предъявителя паспорта ни под каким видом не задерживать, а напротив, оказывать ему всяческое содействие.
С «краснокожей паспортиной» в кармане джинсовой куртки Миня стал безбоязненно выходить в город и, за несколько дней обойдя Крытск вдоль и поперек, не нашел в нем ничего притягательного, разумеется, кроме своей возлюбленной Леночки. Да, мы уже знаем, что в первый же день после происшествия на дискотеке Минина избранница побывала в особняке и была представлена родителям. Пасифае она приглянулась, а Минос Европович, справедливо полагая, что у сына еще будут другие девушки, отнесся к Лене довольно безразлично: буркнул «очень приятно» и ушел к себе. В общем, родительское благословение было получено, и молодые каждый вечер – днем Ленка была на работе – стали встречаться, а если называть вещи своими именами, предаваться любви где можно и нельзя. В палисаднике у ее дома, на заднем сиденье Миносова «мерина», в городском парке культуры имени отдыха, на поздних сеансах в кинотеатре «Братья Лемьер», однажды даже на станции искусственного осеменения, где прежде работала Пасифая. Им так было хорошо вдвоем на газоне в парке, на узкой скамейке, на охапке сена, на застеленной Мининой арафаткой привокзальной лавке, что хотелось не расставаться не только что до утра, но и вообще. Ну чего я вам рассказываю, вы, читатель, тоже были молоды и тоже, наверное, любили…
Вот это естественное желание влюбленных не расставаться и привело Миню на Крытский крытый рынок, где его Ленка работала в лаборатории фитоконтроля.
По записке Миноса Европовича Давида Минотряна приняли на работу в администрацию рынка контролером с довольно-таки неопределенными должностными обязанностями. Ходи, парень, и присматривай за порядком. Чтобы покупатели были довольны, чтобы продавцы не наглели. Заметишь какой непорядок, сам разберись, не сможешь – вызывай подмогу, вот тебе «воки-токи», вот тебе мобила. Пользоваться умеешь? А то!
И стал Миня ходить по рынку, стал присматривать за порядком. Первые несколько дней ходил кругами, как заблудившийся в лесу грибник, потом мало-помалу освоил лабиринт и стал передвигаться по нему вполне осмысленно. К своим служебным обязанностям он отнесся ревностно, но вскоре убедился, что их совсем немного: и без его вмешательства на рынке был идеальный порядок – промтовары отменного качества, по большей части китайские, но попадались и от мировых производителей, продукты свежие, продавцы и покупатели взаимно вежливы. Последних никто не обижал, разве что у одной старушки как-то вытащили кошелек – тут Мине никакая подмога не понадобилась: он успел ухватить карманника за шкирку, вытряс из него похищенное и вернул владелице. Привлекать силы правопорядка счел излишним – не опуская злоумышленника на пол, оттащил его к выходу и пинком выдворил с охраняемого объекта.
