ислама. Тем самым удалось сохранить остатки древней и ростки современной цивилизации и вновь подтвердить превосходство индоевропейской расы над семитскими народами.
Французские историки Сисмонди и Мишле довольно легкомысленно отнеслись к тому живому интересу, что вызывает это великое сражение, послужившее итогом долговременного противостояния поборников креста и полумесяца. Но если французские историки недооценили подвиг своего национального героя, то их коллеги из Великобритании и Германии отдали должное триумфу Карла Мартелла над сарацинами. Гиббон в своем знаменитом исследовании посвятил несколько страниц рассказу о битве при Туре. Он проанализировал те последствия, которые мог бы иметь поход Абд эр-Рахмана (Абдурахмана), если бы он не был остановлен вождем франков[73].
Шлегер, повествуя о том, как «армия Карла Мартелла спасла и избавила христианские народы Запада от смертельных объятий разрушающего все на своем пути ислама», говорит о «великой победе» словами самой горячей признательности (см.: Философия истории. С. 331). Ранке называет начало VIII столетия «одним из важнейших периодов истории, когда, с одной стороны, магометане угрожали хлынуть в Италию и Галлию, а с другой стороны, древние идолы саксов и фризов снова пытались проложить себе путь за Рейн. Перед лицом этой угрозы христианской культуре молодой вождь германских народов франк Карл Мартелл сумел бросить им вызов. Он обрушился на них со всей энергией, как этого требовало чувство самосохранения, и наконец ему удалось заставить врага сосредоточить свое внимание на других территориях»[74].
Арнольд оценивает победу Карла Мартелла даже выше, чем победу Арминия, и относит ее к «тем выдающимся свершениям, которые повлияли на судьбы человечества на многие столетия»[75].
Таким образом, чем внимательнее исследуется это событие, тем выше становится оценка важности его значения. И, несмотря на явный недостаток информации об обстоятельствах и участниках сражения, это столкновение двух противоборствующих армий завоевателей на обломках Римской империи не может не вызывать самый глубокий интерес, именно благодаря тем последствиям, причиной которых оно явилось. Тот старый классический мир, история которого занимает так много места в прежних главах, к VIII столетию н. э. погиб и лежал в руинах. Его провинции с севера раздирали германцы, с юга – арабы. Наконец хищники встретились лицом к лицу. И каждый из них хотел стать единоличным хозяином добычи. Этот конфликт заставляет Гиббона вспомнить старую сцену из Гомера, который сравнивает поединок Гектора и Патрокла за тело Кебриона (возница Гектора, которого Патрокл убил, бросив камень, попавший в лоб) со схваткой двух львов, которых голод и ненависть друг к другу заставили вступить в борьбу над телом мертвого оленя. Сравнивая постепенное отступление державы сарацин (мусульман) перед превосходящей мощью воителей севера, было бы к месту упомянуть еще одно сравнение, использованное при описании того же эпизода из Илиады. Отступление Патрокла в поединке с Гектором сравнивается с вынужденным отступлением задыхающегося, выбившегося из сил вепря, который до этого долго и свирепо сражался с превосходящим по силе зверем за доступ к источнику среди скал, из которого каждый из них хотел напиться.
К 732 г. прошло уже три столетия с тех пор, как германские завоеватели переправились через Рейн, границу, которую они никогда надолго не пересекали до этого, и ступили на территорию Римской империи. Но ими так и не была создана система государственной власти, многочисленные племена так и не были объединены в один народ. Ко времени, когда Карл Мартелл оказался перед лицом угрозы вторжения сарацин с юга, в стране не существовало общего языка и обычаев. Галлия еще не стала Францией. В ней, как и в других провинциях Западной Римской империи, власть цезарей была уничтожена еще в V столетии. На руинах Римской державы сразу же возникло множество королевств и княжеств варваров. Но лишь немногие из них выдержали испытание временем. И ни одно из этих государств не сумело объединить под своей властью достаточное количество соседних владений в единое организованное гражданское и политическое сообщество. Основная часть населения все еще состояла из покоренных жителей провинции, романизированных кельтов (галлов), долгое время находившихся под властью империи. Эти племена впитали изрядную долю крови римских завоевателей, успели усвоить язык, литературу, законы и другие атрибуты латинской культуры. Теперь там же, в Галлии, совместно с галлами и галло-римлянами, покорив их, проживали постоянно или кочевали с места на место их германские завоеватели. Некоторые из германцев еще сохранили свою первобытную независимость и первозданные национальные черты. Другие под влиянием своих цивилизованных соседей сумели освоить первые зачатки культуры, смягчить первобытную жестокость и стать более дисциплинированными. Следует помнить, что Западная Римская империя погибла не под внезапно обрушившейся на нее лавиной вторжения варварских племен. Германские завоеватели переходили Рейн не огромными массами, а компактными армиями, имевшими в своем составе одновременно лишь по нескольку тысяч воинов. Завоевание провинции произошло как результат бесконечного числа локальных вторжений немногочисленных войск. Победители либо отходили обратно с награбленными трофеями, либо поселялись на завоеванных территориях. Обычно они обладали достаточной военной силой для того, чтобы совершать новые набеги против враждебных племен или захватить еще не подвергшийся нападению город или селение местных жителей. Однако постепенно завоеватели стали склоняться к тому, чтобы навсегда остаться на захваченных территориях. Они утрачивали ту неутолимую жажду новых походов и приключений, что заставляла их собираться под знаменами храбрейших племенных вождей, оставлять родные леса и совершать военные набеги на земли на левом берегу Рейна. Германцы принимали христианство и, отказываясь от старых верований, в значительной мере теряли ту грубую жестокость, в которой их воспитывала вера в древних северных богов-воителей, обещая в качестве награды тем, кто был храбр на земле, нескончаемую череду боев и пиров на небе.
Но, несмотря на смену религии и другие последствия влияния более культурных народов на германцев в Галлии, несмотря на то, что франки (которые изначально представляли собой конфедерацию германских племен, проживавших между Рейном, Майном и Везером) сумели продемонстрировать свое превосходство над прочими завоевателями Галлии и над самими жителями завоеванных территорий, их страна долгое время представляла собой неупорядоченное скопление оседлых и кочующих племен. Первые франкские короли из династии Меровингов вели непрерывные междоусобные войны против своих соплеменников за владение завоеванными территориями. Одновременно самые сильные из них энергично боролись за защиту своей страны от германцев-язычников, которые постоянно стремились перейти Рейн и отвоевать себе свою долю добычи на осколках империи.
Завоевательные походы сарацин на южные и восточные римские провинции были более стремительными и организованными, чем набеги германцев на севере. Новая организация общества, предложенная мусульманской религией, объединяла и усиливала новых завоевателей. От смерти Мухаммеда до битвы при Туре прошло ровно сто лет. За это столетие последователи пророка сумели покорить половину территорий бывшей Римской империи. Помимо завоевания Сасанидского Ирана, сарацины сумели в результате череды победоносных походов покорить Сирию, Египет, Северную Африку и Испанию. В начале VIII в. н. э. мусульманский мир еще не знал той междоусобной вражды, которая пришла туда позже. Все завоеванные страны подчинялись халифу. Везде, от Пиренейских гор до реки Окс, возносились молитвы имени Мухаммеда, а Коран почитался как книга высшего закона.
Под командованием одного из самых талантливых и знаменитых полководцев арабская армия, закаленная в боях, имея преимущество в выборе времени, места и характера битвы, отправилась в великий поход на завоевание Европы к северу от Пиренеев. Победоносное мусульманское воинство после покорения Испании стремилось к захвату новых христианских городов и храмов, оно пребывало в фанатичной уверенности в непобедимости своего оружия. Не только современные христианские писатели и поэты, но и древние арабские историки упоминают о той надменной самоуверенности мусульман, сокрушивших державу вестготов в Испании. Их воинственные устремления поощрялись халифом, который в 729 г. второй раз назначил правителем Кордовы Абдурахмана (Абд эр-Рахмана) ибн Абдиллах Альгхафеки (Abderrahman Ibn Abdillah Alghafeki), полководца, продемонстрировавшего свое мастерство и отвагу в кампаниях в Африке и Испании. Храбрость и великодушие этого человека сделали его кумиром своих солдат. Ранее он уже участвовал в нескольких войнах в Галлии и считался знатоком национального характера и тактики франков. Кроме того, Абдурахман был почитаем как истинный мусульманин, так как он сумел отомстить за уничтожение нескольких отрядов правоверных к северу от Пиренеев.
Помимо признания заслуг Абдурахмана на военном поприще, арабские историки пишут о нем как об образце чистоты и справедливости. За первые два года своего второго правления в Испании он провел ряд
