глубоко, что только сейчас она поняла, что пустота, наконец—то, заполнена.
Когда он начал двигаться, она почувствовала, что сжимает пальцами ткань под ними при каждом толчке, услышала, что ее прерывистое дыхание подстраивается в такт его движениям, и во всем мире не осталось ничего, кроме этого первобытного ритма.
Люк мог слышать барабанную дробь ее сердца под своим, ее груди напрягались под ним, подымаясь и опускаясь в неровном дыхании. Она была восхитительно жаркой и тесной настолько, насколько он не мог себе представить, созданной идеально подходящей ему, что он знал — это судьба. То, с чем боролся, было столь же неотвратимым, как смена сезонов и выпадение снега.
Она выгибалась и стонала под ним. Когда он освободил ее руки, они стали царапать ему спину, оставляя огненные следы. Вместе они раскалились, слились воедино в пламени, которое опаляло пещеру сильнее, чем любой смертный огонь. Ее ноги с силой сомкнулись вокруг его бедер, побуждая к действию. Он не нуждался ни в каких побуждениях. Он позволял ритму вести себя, удерживаясь на краю, посасывал место укуса в углублении ее плеча, успокаивая его языком. Даже ее вкус подводил его к пику, поэтому он на мгновение оторвался, чтобы заглянуть ей в глаза. Они были влажными от слез, и он высушил их поцелуями, он знал — это не слезы боли. Не могло быть никакой боли. Только удовольствие. Он протиснул руку между их телами, чтобы ласкать изысканные складочки и отыскать центр ее сладких ощущений, он поглаживал ее, а она содрогалась, сжимаясь вокруг него снова и снова.
Наконец настало время, когда он понял, что больше не может сдерживать требований своего тела. Ее движения под его ласкающими пальцами становились более настойчивыми, и он сдерживал себя, пока она не забилась в конвульсиях, поглощенная жарким потоком, уносящим его за собой, не выкрикнула его имя, когда он погрузился в объятия огненной сердцевины её тела, найдя собственное освобождение.
Только звук их дыхания сопровождал потрясение после взрыва страсти. Люк оставался в ней, не позволяя полному весу своего тела давить на неё, смаковал это ощущение, не желая её отпускать. Ее пальцы путешествовали по его спине, разглаживая кожу в местах, которые поцарапала ногтями, как бы исправляя крошечный вред. Ее глаза были полуприкрыты, когда она взглянула на него. Он нагнулся, чтобы поцеловать арки бровей, все еще оставаясь в ее уютной теплоте, и перекатился на бок, увлекая ее за собой; одна рука оказалась свободной, чтобы убрать влажную прядь, прилипшую к ее щеке.
Её голова покоилась на его руке, Джой прижималась лицом к его груди, он ласково теребил ее волосы, пока не прошли последние отголоски дрожи. Когда она взглянула на него, ее глаза сияли тихой радостью, которую он чувствовал каждой косточкой. Он понял, что все его опасения были бессмысленными. Даже его бабушка поняла это. Эта женщина в его руках стала единственной с того момента, когда он увидел ее. Люк хотел навсегда сохранить ее частью себя, он закинул на нее ногу, удерживая, словно она хотела убежать. Но она положила руку на его плечо и подвинула свои ноги так, что они переплелись в одно целое.
Они уставились друг на друга в том бессловесном общении, которое пришло с их занятием любовью. Ее глаза были столь прекрасны, что пустота в его душе заполнилась до предела. Она одна ее заполнила. Ему снова захотелось поцеловать ее, исследуя все до единого изгибы и впадинки на лице и теле, но приятная слабость и глубокий мир между ними был слишком чудесным, слишком хрупким, чтобы рисковать.
Это случилось. Она стала его, а он — ее. Узы между ними были скреплены. На какой—то момент он отвел взгляд, закрыв глаза во внезапном приступе страха, непрошеном и нежеланном, противоречащему этому новому завершению. Она не знала. Не могла знать, что произошло, как основательно они связаны друг с другом.
«Если бы она знала… — он не выпустил мысль наружу, стиснув зубы. Он не мог вынести мысли, что она может узнать и отбросить это, отвергнуть его. — Слишком поздно для сомнений. Он должен удержать ее, сделать так, чтобы она осталась с ним. Он даст ей все, что она пожелает, лишь бы она осталась с ним. Но, если будет хоть малейший шанс того, что она может его оставить, он использует любые средства, чтобы предотвратить эту ужасную, немыслимую, губительную возможность».
— Мы можем немного сдвинуться? — голос Джой проник в мрачные мысли, как успокаивающий бальзам. — У меня рука затекает.
Люк почувствовал, что его губы изгибаются в улыбке назло всем вопросам без ответа. Он приподнял ее и передвинул так, что она растянулась на его груди.
— Так лучше?
Она глубоко вздохнула и положила щеку на его плечо.
— Намного лучше, — она подперла рукой подбородок и ухмыльнулась ему. — Вообще никаких жалоб.
Он не мог дотянуться до ее губ, поэтому удовлетворился нежнейшим из поцелуев в лоб.
— Рад это слышать.
— Вот видишь? В конце концов, это было не настолько плохо, — она потянулась к волосам, падающим ему на глаза. — Если я не слишком ошибаюсь, ведь это не было совершенно отвратительно, не так ли?
Люк чуть не засмеялся от опасных ноток в ее голосе.
— Нет. Далеко, не отвратительно. Бесподобно.
Она опустила глаза и стала робко изучать его из—под ресниц.
— Ты, наверное, говоришь это всем девушкам.
Улыбка покинула его лицо. Он почувствовал, как сжимаются его пальцы.
— Других нет. И больше не будет, — ему хотелось, чтобы она поняла то, что он не осмеливался сказать. — Только ты, Джоэль. Навсегда.
Она нашла его лицо, ее собственная усмешка погасла.
— У тебя есть способ быть иногда таким чертовски мрачным. Ты собираешься продолжать играть в таинственного мужчину даже теперь, когда у тебя появились отношения со мной?
Глубоко вздохнув, Люк закрыл глаза. «Даже теперь он не мог ей сказать».
— Есть некоторые вещи… вещи, которые я не могу объяснить, Джоэль, — он открыл глаза и провел по ее щеке пальцем так нежно, будто хотел приласкать снежинку. — Просто будь со мной. Оставайся со мной.
Ее брови озадачено сошлись вместе, но она не смогла надолго сохранить хмурое выражение и опустила подбородок ему на грудь, протянула руки к его голове, запутав пальцы в волосах.
— Однажды я собираюсь тебя разгадать, Люк Жуводан. Я никогда еще не встречала головоломку, которую не могла бы сложить.
— У тебя есть для этого время, столько, сколько тебе нужно, — прошептал он, подтягивая ее выше так, что ее щека соприкоснулась с его. Такая нереально мягкая. — Хоть всю жизнь.
На мгновение ее тело напряглось в его руках, а потом так же быстро расслабилось. Ее дыхание замедлилось, приобрело глубокую размеренность, которая приходит перед сном. Он гладил ее спину, от основания позвоночника до затылка, лаская вне потребности в вопросах.
— Люк? — Ее голос прозвучал ленивой музыкой. — Скажи опять мое имя. Мне нравится, как ты его произносишь.
Он задрожал от силы потребности в ней.
— Джоэль, — он выдохнул ее имя, вдыхая особенный, присущий только ей, аромат волос. — Джоэль, — ее мышцы расслабились, тело обмякло во сне. — Никогда не покидай меня, Джоэль. Никогда не покидай.
Его слова растворялись в темноте и тишине.
Глава 13
Джой просыпалась, пальцами касаясь грубовато—шелковистой текстуры его кожи. На мгновение, со все еще закрытыми глазами, она осмыслила свои ощущения, вдыхая теплый мужской аромат под щекой. Даже сейчас все ее чувства были так чутко настроены, что до нее разом дошла тысяча едва уловимых вещей: глубокий, спокойный пульс его сердцебиения, холодный воздух, приглушенный жаром их сплетенных
