несколько шагов назад. Тело требовало незамедлительных, стремительных действий, но он неподвижно стоял до тех пор, пока доктор не расслабился и не отошел от двери. Они смотрели друг на друга, в конце концов, Коллье вздохнул и присел на одну из резных табуреток, стоящих у печи, утомленно потирая лоб.
— Ты действительно хорошо о ней заботился до нашего прихода, Люк. Из—за раны на голове она могла потерять критическое количество крови. Если бы это произошло, то сотрясение головного мозга представляло реальную опасность. Слава Богу, ты правильно уложил ее и поддерживал дыхание, — Коллье поднял взгляд, и Люк, неотрывно наблюдающий за ним, сосредоточился на словах, относящихся к состоянию Джой. — Переломы ребер чрезвычайно болезненны, но я смогу вводить ей обезболивающие. Это поможет ей дышать, пока не минует опасность сотрясения и мы не сможем давать ей болеутоляющее оральным способом. Все это время она будет нуждаться в тщательном наблюдении, но с ней будет все в порядке.
Отвернувшись, Люк уставился в единственное окно хижины, заботясь о том, чтобы доктор не смог заметить, какое воздействие оказали на него его слова. Мягкое снежное покрывало придало деревне поистине сказочный вид. Казалось, что ее населяют отважные лесорубы или злые ведьмы. Тогда как…
— Что я действительно не понимаю, Люк, как такое могло случиться? — голос Коллье рассек мысли подобно лезвию ножа и повернул клинок. — Никогда бы не подумал, что ты позволишь подвергнуться ей такого рода опасности. Даже если бы между вами ничего не было, не могу поверить, что ты способен на такую неосторожность.
Полный контроль, под которым Люк удерживал себя, послал дрожь по сжавшимся мускулам, и волосы на затылке встали дыбом. На несколько мгновений воцарившейся тишины он заключил внутреннюю свирепость немедленного ответа в своем горле и слушал, как ускоряется дыхание Коллье, сознавая, что доктор понял его состояние.
Когда Люк стал уверен, что может формулировать слова в связанные предложения, то развернулся к пожилому мужчине. Напоминая себе, что Коллье — друг, а не враг.
— Это — моя вина, — прошептал он. Вопреки прилагаемым усилиям, он не смог сдержать едва уловимую угрозу в своем голосе. — Мне не следовало брать ее с собой. Но это уже произошло. Сейчас поздно читать нотации, Алан. Слишком поздно.
Он поймал взгляд Коллье и заглянул ему в глаза, доктор отвел взгляд, но это не принесло Люку практически никакого удовлетворения. Энергия, копившаяся в теле, подобно надвигающейся буре, требовала разрядки, поэтому он начал расхаживать взад—вперед, давая ей выход. Сдерживаясь от того, чтобы излить ее на Коллье в своем безрассудном неистовстве.
— Хорошо, — голос доктора прозвучал очень тихо. — Сейчас это уже неважно. Суть в том, что ты поступил так, как и следовало сделать, известил нас достаточно быстро, так что промедление было сведено к минимуму и не возникло дополнительных осложнений. Если бы ее травмы были сильнее или не была бы оказана такая квалифицированная своевременная помощь, я должен был попытаться доставить ее в больницу.
Несколькими шагами Люк достиг Коллье, его руки, помимо воли, протянулись, поднимая доктора с места. Удерживая пожилого человека в подвешенном состоянии, Люк слышал глухие удары собственного сердца у себя в ушах.
— Никаких больниц, — он прорычал слова в нескольких дюймах от лица Коллье. — Слушай меня, Коллье. Она никуда не поедет, — лицо доктора побледнело, а голубые глаза расширились от шока — один его вид практически обезоруживал Люка. Однако, он обнаружил, что трясет доктора, будто тот открыто не повиновался ему. — Она не покинет меня.
Внезапно Коллье стал мертвым грузом, зажатым в его кулаках. Отвернув лицо в сторону, доктор опустил глаза, его дыхание стало поверхностным, сам — покорным и оседающим. Люк инстинктивно отреагировал на безмолвный язык тела. Дрожащими руками он опустил пожилого человека вниз, пока его ноги не коснулись земли.
Первобытная ярость, овладевшая Люком, ушла, рассеявшись бессловесным обращением Коллье к волчьей стороне его натуры. Он отпрянул назад, выпуская помятую рубашку доктора из пальцев, заставляя себя сесть на корточки на безопасном расстоянии, где он мог выровнять дыхание и успокоить бешено колотящееся сердце. Коллье абсолютно неподвижно сидел на табуретке, намеренно отводя глаза в сторону, но сжатые челюсти и осязаемое напряжение высокого, гибкого тела выдавали его гнев.
Люк запустил руку в волосы и понурил голову.
— Прости, — это все, что он мог сказать, — прости, Алан.
Коллье медленно посмотрел наверх. Его лицо, подпитываемое возмущением, вернуло себе прежний цвет, но при взгляде на Люка, бормотавшего извинения, напряжение стало отпускать тело.
— Не думаю, — тихо вымолвил он, — что ты потрудишься объяснить все это.
Чувствуя непреодолимое желание убежать, поджав хвост, Люк вынудил себя встретиться взглядом со своим другом. Это был редкий случай, когда он испытывал трудности смотреть в глаза друг другу.
— Я не могу… Тебе это покажется нелепым, Алан.
— Не можешь? — Коллье наклонился вперед, опираясь руками о колени, и поморщился. — В следующий раз, когда ты решишь сорвать на мне злость, сынок, сделай одолжение — намекни о своих намерениях, — Люк вздрогнул, но Коллье продолжал. — Итак, ты считаешь, что я не пойму — после всех этих лет и того, что мне известно? — он тряхнул головой. — Ты гораздо сильнее этого, Люк. И я вижу, что здесь происходит нечто странное. И связано это с ней, — он кивнул по направлению двери, за которой в блаженном неведении спала Джой.
Сопротивляясь порыву вскочить на ноги, Люк неохотно признал.
— Это не то, о чем я могу разговаривать, Алан. Даже с тобой.
Его осторожного сдержанного ответа должно было быть достаточно, чтобы отбить у Коллье желание выпытывать дальнейшие подробности, однако на этот раз слишком многое было поставлено на кон. Он понял это, когда Коллье не отвел взгляд.
— А ты попытайся, — в голосе доктора появилась внезапная печаль. — Ты всегда приходил ко мне, когда не мог довериться кому—либо еще. Неужели мы оба так изменились с тех пор?
Люк закрыл глаза.
— Ты не изменился, Алан, — он открыл их снова, и на этот раз намеренно уставился на доктора вызывающим взглядом. — Но сейчас все по—другому. Ты знаешь о нас — обо мне — больше, чем кто—либо другой из «чужаков». Но есть некоторые вещи, которые даже ты не в состоянии понять.
— Потому что я всего лишь человек? — губы Коллье изогнулись в мрачную улыбку. — Было время, когда я был готов отдать все на свете за то, чтобы стать таким, как ты.
Воспоминания, последовавшие за тихими словами, практически заставили Люка отвести взгляд.
— Было время, когда я желал, чтобы она выбрала тебя, — произнес он ровным тоном, скрывая волнение. — Но это не всегда является вопросом нашего выбора. Иногда это становится… — он глубоко вдохнул и выдохнул, — принуждением. И, как только принуждение происходит, ему невозможно не подчиниться.
Он заметил, как на лице Коллье выступили первые признаки понимания. Какая—то часть его натуры хотела, чтобы Коллье знал все — знал и принял это так, как поступил давным—давно, став вторым отцом гордому и озлобленному мальчику. Но, когда дело касалось Джой, ничто на свете не казалось разумным. Даже Коллье с его тихими резонными словами и желанием помочь представлял собой угрозу. Это находилось вне разумных объяснений и человеческой логики. Даже Коллье нельзя было доверять.
Не было никакой надежды полностью скрыть это от доктора, тот был не так наивен и знал, что лугару никогда не выбирают «чужаков». Но у Люка не было намерений ничего объяснять. Пока доктор не начал дальнейших расспросов, Люк вскочил на ноги и приблизился к двери на улицу. Не успел Коллье раскрыть рот, как тот уже шагнул за порог.
— Оставь это в покое, Алан. Ради своего и нашего блага. Сделай свою работу и вылечи ее, а потом оставь в покое, — Коллье попытался было возразить, но Люк его опередил. — Я обязан тебе, Алан. Ее жизнью. И никогда об этом не забуду. Но не забывай, кто я есть. Не вынуждай меня забыть, что я — твой должник.
Дверь закрылась, заглушая собой ответ Коллье. Прижимаясь к деревянной двери, он выждал момент,
