умерло глубоко в его сердце, хотя он и не оставил бы ее, когда она в нем так нуждалась. Но их взгляды встретились, и на секунду ее глаза прояснились, когда она прошептала его имя.
— Люк.
Потом насыщенные глубины ее глаз заволокло пеленой, и они потускнели, она протянула к нему руку, одновременно откидывая голову на листья.
— Побудь со мной, Люк, — ее пальцы сжали его мех. — Побудь со мной.
Когда ее рука соскользнула, он опустился возле нее и растянулся во всю длину своего тела поверх одеяла. С бесконечной осторожностью он положил голову ей на плечо, ее рука погладила его еще раз, она задышала и согрелась в тепле его тела. Он дрожал от кончика носа до хвоста от соприкосновения с ней.
Ничего не оставалось делать, как ждать. Джой отдыхала урывками, периодически проваливаясь в короткий сон. Когда сон становился достаточно глубоким, чтобы вызвать опасения, Люк будил ее. Он проявлял большую осторожность, чтобы толчок был мягким, но, казалось, она совсем не боялась, даже в те несколько раз, когда ее глаза фокусировались на нем. Это было так, словно она видела только его глаза и инстинктивно понимала, что их связь существует на уровне, далеком от простого человеческого осознания.
Звук человеческой речи вывел его из состояния легкой дремоты. Он поднял голову с плеча Джой и подал голосовой сигнал, обнаруживая себя. Они услышали его и ответили. С дрожащим вздохом он собрался с силами для длинного перехода домой.
Глава 14
Джой ощущала проходящее время вереницей разрозненных бусин, маленькие устойчивые фрагменты болезненного сознания чередовались с длинными периодами забвения. Телу хотелось отключиться, но что —то в рассудке удерживало ее от этого шага, смутные воспоминания умоляющих и яростных интонаций знакомого голоса заставляли держаться в сознании. Повиновение шло вопреки соблазну впасть в забытьё.
Но и это имело свою цену. Каждый вдох был мучением, жгучие всполохи огня заставляли легкие сжиматься от боли. И если бы не этот голос и не эти глаза, она бы и вовсе перестала дышать.
Еще были странные видения. Образы, втекающие и вытекающие из сновидений, осознание, лишенное разумных объяснений. Одной вещью, связанной со всем этим, был Люк. Люк и волк. Были мгновения, когда она могла отделять события, которые произошли на самом деле — нападение медведя, ее спасение волком, — от событий, неподвластных здравому объяснению. Остальную часть времени течение этих двух мыслей сознания перемешивалось таким образом, что обе они казались одинаково реальными. И если бы настоящая боль не отвлекала ее, Джой задалась вопросом относительно нормальности собственного рассудка.
Сдерживая агонию, Джой полностью сконцентрировалась на боли, когда над ней склонились люди, перекладывая ее на носилки и унося куда—то из безопасного места. Когда она приходила в себя, то видела над собой совершенную черноту ясного ночного неба, а иногда лицо, знакомое ей до глубины души и закрывающее собой блеск звезд, золотисто—зеленые глаза удерживали ее взгляд, она слышала успокаивающий, настойчивый голос, произносящий ее имя. Раз за разом, так, что она не могла забыть его.
Она слышала звуки, в которых было еще меньше смысла: завывания волков, музыкальное журчание знакомого, но непонятного языка, тихие слова, говорящие о связи более мощной, чем сама смерть.
Пришло время, когда тряска закончилась, и она почувствовала себя убаюканной всеобъемлющим теплом, ощутила успокаивающий шелест прикосновения на своей щеке, в то время как все тело погрузилось в пышную мягкость. Здесь было еще больше голосов, жужжащих словно мухи. Вне всего этого лишь одно имело значение. Его голос присутствовал постоянно. И даже тогда, когда оберегающий контакт его руки исчезал, она знала, что он все еще здесь. Она держалась за этот единственный несомненный для нее факт, перенося всю ту боль, что последовала за этим.
В сотый раз развернувшись на пятках, Люк покачнулся и стал мерить маленькую комнатку в обратном направлении. Все давно разошлись — даже его бабушка, получившая угрожающее предупреждение, имела достаточно здравомыслия, чтобы не оспаривать приказ своего внука. Никому из них не надо было ничего объяснять. Они уже все поняли и знали Люка достаточно хорошо, чтобы испытывать его терпение в такой момент.
Губы сложились в подобие рыка. Он знал, что вел себя, как дикое животное, потерявшее чувство собственного достоинства, которое требовал от него дух волка. Произошедшее стерло все различия. Он яростно угрожал Коллье, своему старому другу, физической расправой, если тот не позаботится о том, чтобы Джой выжила и чтобы с ней было все в порядке. Многое говорило в пользу человека, который противостоял Люку и чуть не заставил его устыдиться своими спокойными заверениями.
Но Люк знал, что находится на грани срыва. Если Коллье в самом ближайшем будущем не выйдет из этой комнаты и не скажет, что с Джой будет все хорошо…
Дверь распахнулась прежде, чем он успел закончить свою мысль. Люк прыжком пересек комнату и остановился рядом с Коллье, пока тот закрывал за собой дверь.
— Ну, говори.
Доктор не вздрогнул от резких слов, близости напряженного тела и горящих глаз Люка. Однако, Алан имел достаточно здравомыслия, чтобы рискнуть и дальше держать Люка в неведении.
— С ней будет все в порядке, Люк. Немного внимания и заботы, и будет, как новенькая.
Только сила привычки удержала Люка на ногах. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Коллье воспользовался этим легким замешательством и продолжил:
— Просто повезло, что я вовремя оказался здесь со своим ежемесячным визитом. Ты действительно хорошо о ней заботишься, но Джой нуждается в еще большем уходе, чем ты и здешние условия можете ей предоставить, — он замолчал, хмуро рассматривая Люка, выражение его лица стало глубоко задумчивым. — Она — сильная девочка, упорная, что вызывает к ней массу уважения. Что я действительно не могу понять, так это то, как такое могло произойти, как ты мог позволить ей…
Люк двинулся вперед к двери, уворачиваясь таким образом, чтобы доктор не мог препятствовать его движению. Не успел он открыть дверь, как Коллье остановил его, хватая за руку. Люк переключил свое внимание на доктора, сдерживаясь и практически до тошноты сопротивляясь волнам яростного гнева. От этого его мускулы завибрировали, и глаза Коллье неуверенно мерцали, разглядывая твердые мышцы предплечья Люка под своими пальцами. Но доктор держал крепко, и Люк желал избавиться от ослепляющей его ярости. Часть его ни человеческого, ни волчьего существа страстно желала отшвырнуть старого друга в сторону, как какую—то несущественную помеху. Вместо этого, он дождался момента, когда сумел связать звуки в слова, и произнес:
— Я должен идти к ней, — голос звучал почти ровно, почти нормально. — Позволь мне пройти, Алан.
Он почувствовал, что Коллье понял предупреждение, однако, доктор встретил его взгляд и не сдвинулся с места. В любой другой раз Люк, как это часто бывало в прошлом, восхитился бы бесстрашием друга. Сейчас же тот являл собой помеху, с которой не было настроения возиться. Он приготовился выдернуть руку и оттолкнуть Коллье в сторону, но доктор опять опередил его.
— Она нуждается в отдыхе, Люк, — невозмутимость в работе, которая создала репутацию Коллье в том, что он знал, как обращаться с больными, заставила Люка нехотя прислушаться к словам. — Как тебе хорошо известно, она слишком много всего перенесла, и я только что позволил ей уснуть. По причине сотрясения головного мозга ее следует будить каждый час или два, поэтому ей нужно получить максимум отдыха в промежутках.
Люк прочитал искреннее сочувствие в спокойных голубых глазах Коллье и нехотя отвел взгляд, сжимая челюсти, вопреки желанию проигнорировать слабый упрек доктора и здравый смысл. После долгого, напряженного момента он убрал пальцы с дверной ручки, высвободился из захвата Коллье и отступил на
