потому и принес мне.
— А где можно найти этого Вэй Яна? — снова вмешался Хансон.
— Раньше он держал магазинчик на улице Деван, но его там больше нет.
— А где же он есть?
— Возможно, в морге. Или в какой-нибудь красивой урне. В любом случае он сейчас вместе со своими предками. Недавно он всплыл под причалом на рыбной фабрике с распоротым животом и выколотыми глазами. А на одной руке не хватало пальцев, и заметьте, их отгрызли не рыбы.
— Кто это сделал?
— Кто знает? — пожал плечами Остерман. — Это же Борнео. Или Калимантан — называйте как хотите. Последняя тайна нашего мира. Здесь все еще есть племена, которые собирают и высушивают человеческие головы. Потом они нанизывают зубы на ниточку и опять вставляют их головам в рот. И подвешивают к балкам своих общинных домов. А когда ночью дует ветер, то зубы стучат. Я сам слышал это. А Вэй Ян торговал золотом и занимался контрабандой. Он вел дела с даяками-золотоискателями из джунглей и с penyeludup, контрабандистами. И это мог сделать любой из них, потому что Вэй Ян обманывал всех и все об этом знали.
— А вам известно, как к нему попала золотая статуэтка? — поинтересовался Хансон.
— От контрабандиста по имени Ло Чан — наполовину китайца, а наполовину бог знает кого.
— А откуда она появилась у Ло Чана? — подхватила Финн.
— Вэй Ян уверял, что не знает.
— Или не хотел говорить.
— Вполне возможно, — согласился Остерман.
— А как нам найти этого Ло Чана? — продолжал расспрашивать Хансон.
— У него в Кампунг-Сугуте есть катер под названием «Педанг Эмас». Ходит оттуда в Замбоангу. Немного пиратствует по дороге. Где-нибудь там его и найдете.
— А где этот Кампунг-Сугут? — заинтересовалась Финн.
— На севере залива Лабук в море Сулу, — объяснил Остерман. — В устье реки Сугут, сразу за отмелью Тегепил. Чан живет там с женщиной по имени Цай Куин Ма. Она командует в одном из его борделей. Похожа на козу, нарядившуюся в платье. Ни с кем ее не спутаете.
Они поймали еще одно водное такси и вернулись на нем в порт. Весь экипаж уже собрался на борту: тем, кого не интересуют оффшорные банки или секс-туризм, заняться в Лабуане особенно нечем. Тоши готовил на камбузе обед, а Элайша Санторо в рубке сидел перед развернутыми картами.
— Надеюсь, мы не собираемся идти на север, — сказал он, едва завидев их.
— Это почему? — осведомился Хансон.
— Только что получил прогноз. В море Сулу дозревает тайфун. Довольно серьезный. Говорят, очень серьезный. Можно сказать, супертайфун. И барометр падает, точно булыжник. — Он повернулся к Билли и Финн. — Так куда мы пойдем?
— На север, — вздохнул Хансон. — В море Сулу.
17
«Педанг Эмас», китобойное судно длиной в сто футов и водоизмещением сто тонн, было спущено на воду задолго до «Титаника». В тысяча девятьсот седьмом году его построили на норвежской судоверфи «Найленд верстед» и присвоили номер 133. Его первым владельцем стала исландская компания, давшая ему имя «Харальдур Христьянсон».
В двадцать первом году судно было продано новозеландской китобойной флотилии и названо «Рангитото». Девять лет спустя оно вернулось к берегам Скандинавии и было куплено компанией, поставлявшей на рынок сардины знаменитого сорта «Ройял Брислинг». Компания не стала использовать его как рыболовное судно, а вместо этого переделала в прогулочную яхту для своего президента. Прямо над крышкой трюма была оборудована комфортабельная каюта, а в сам трюм встроен дополнительный топливный танк.
Теперь судно называлось «Кристианиафьорд». Через несколько лет после переделки в воздухе запахло войной, и «Кристианиафьорд» был отдан в аренду Королевскому флоту Норвегии. Теперь он стал патрульным кораблем и назывался «Хокон VII» в честь престарелого правителя страны.
В апреле тысяча девятьсот сорокового года, после вторжения германских войск в Норвегию, маленькое судно естественным образом вошло в состав военно-морских сил вермахта. Его не стали переименовывать, а просто закрасили старое название на носу, а на трубе написали номер. Старую машину сняли, а вместо нее установили новые дизельные двигатели в две тысячи лошадиных сил, позволявшие патрульному кораблю развивать скорость до восемнадцати узлов. На флагштоке, где раньше висел флаг с изображением сардины, теперь развевался нацистский вымпел.
После войны под именем «Хамерфест» судно много лет работало в каботажном плавании, перевозя вдоль берега небольшие грузы, но в конце девяностых норвежское налоговое законодательство поменялось, и маленькое судно с чересчур мощными двигателями перестало быть рентабельным. Еще несколько раз оно переходило из рук в руки и наконец оказалось в собственности у отошедшего от дел канадского дантиста с прискорбной слабостью к кокаину. Дантист в очередной раз переоборудовал его в прогулочную яхту и назвал «Атропос» в честь первого корабля Горацио Хорнблауэра, героя серии популярных романов об эпохе Наполеоновских войн.
Собственно, этими романами и ограничивались сведения дантиста о мореплавании. В Сингапуре он нанял очень неудачный экипаж, который первым делом отыскал его запасы кокаина. Где-то посреди Палаванского прохода дантиста с перерезанным горлом и вспоротым животом выбросили за борт. Рассказывая эту историю Красавчику Серферу, Ло Чан несколько отошел от истины.
Это он сам скормил доверчивого канадца акулам, а потом точно так же поступил со своим партнером и всеми прочими членами экипажа, предварительно в стельку напоив их. Все это произошло вскоре после того, как они обнаружили чокнутого японца на плоту. Ло Чан, почти неграмотный и не слишком сообразительный, разумеется, не подозревал, какое значение имеет штамп на маленьком слитке. Он знал только, что это золото и что он не собирается ни с кем делиться. А кроме того, он вполне мог справиться с управлением судна «Атропос», или «Педанг Эмас», как оно теперь называлось, и в одиночку.
Четыре дня назад он вышел из Замбоанги, куда доставил свежих девочек для тамошних борделей, и теперь возвращался в Кампунг-Сугут с партией из пятисот бойцовых петухов, украденных у лучшего заводчика. На Филиппинах и Борнео в каждом городке и деревне имелось три главных места: рынок, церковь и арена для петушиных боев. Одна птица стоила до полутора тысяч долларов, и операция обещала стать очень прибыльной. Петухи, засунутые в тесные бамбуковые клетки, всю дорогу оглушительно орали, и весь маленький трюм провонял их пометом, но дело того стоило.
Единственным, что омрачало радужное настроение Ло Чана, была погода. Он даже не пытался воспользоваться тем дорогим метеорологическим и навигационным оборудованием, которое незадачливый дантист установил на яхте: во-первых, потому, что он в нем совсем не разбирался, а во-вторых, потому, что всю свою жизнь, не считая нескольких сроков в тюрьме, Ло Чан провел в море и умел чувствовать любую перемену погоды. Сейчас на небе не было ни облачка, на море — ни рябинки, а воздух дрожал от жары, как и положено в это время года, и все-таки кое-какие тревожные признаки имелись.
Обе двери в маленькой рубке Ло Чан держал открытыми и все равно не чувствовал ни малейшего сквозняка. Ветра не было вообще — только неприятное ощущение, будто что-то навалилось на тебя сверху, да беззвучная, зловещая зыбь на поверхности моря. И цвет у воды стал неправильный: сквозь сапфировую синеву просвечивала какая-то серая муть. А во рту появился такой вкус, какой бывает, если лизнуть дверную ручку. Кажется, это называется озоном.
Ло Чан наклонился к переговорной трубке.
— Кам Дао! — крикнул он.
Так звали вьетнамку, чье лицо изуродовал ножом клиент в заведении Цай Куин Ма — большом
