Последовавшие далее непристойные слова песни оскорбили Мариенку. Она отстранилась от Сокола, повернула к нему бледное лицо и сказала:
— Пойдемте сядем, я не могу слушать этого человека.
Сокол слегка покраснел, улыбнулся и последовал за Мариенкой длинными, неуверенными шагами. Он окинул робким восхищенным взглядом ее стройную фигуру в легком светло-синем платье, стянутом поясом.
Когда они снова сели за стол, он чокнулся с Линцени, шутя упрекнул его за то, что он отравляет чистый воздух своей сигарой, и принялся шептать на ухо Мариенке, предлагая ей пройтись с ним.
Мариенка отказалась:
— Мне хорошо и здесь.
Сокол уже подвыпил, но настаивать тем не менее не решился. Окинув жадным взглядом обнаженные руки молодой учительницы, стоявшей с Эрвином у стола, он подумал с удовлетворением, что вечером снова зайдет за ней. Потом налил полный стакан грушевицы. Вино и сладкий напиток ударили ему в голову, и он, увидев группу гардистов, развалившихся на траве около Ондрейки, встал и закричал во все горло:
— Тихо! Оркестр — чардаш для гарды Глинки!
Мариенка покраснела от стыда и посмотрела на деда с упреком:
— И зачем только ты его позвал, дедушка, теперь стыда не оберешься.
— Не смеши ты с этой своей гардой, — откликнулся из-за спины Сокола Эрвин. — Им бы надо вместе с тобой идти на фронт, а не здесь околачиваться.
Сокол обернулся и махнул рукой:
— Да что там мы! Немцы и без нас справятся.
— Боюсь, — ухмыльнулся Эрвин, — что от большевиков спасет только гора динамита, если взорвать всю землю.
Сокол уже не слушал его, а когда оркестр перестал играть, закричал еще громче:
— Песню для гардистов!
На кругу раздался хохот, и сразу же несколько молодых людей и девушек затянули: «Волга, Волга…»
Подвыпивший гардист, сидевший на бочке в нескольких шагах от стола, расстегнул мундир и присоединился к молодежи. Сокол вскочил с лавки, пошатываясь, подошел к гардисту и ударил его кулаком в лицо. Когда гардист свалился в траву, Сокол прошипел:
— Скотина!
Он вытащил из кармана брюк револьвер и выстрелил в воздух, но молодежь продолжала петь. Схватившись рукой за деревянные перила, он закричал хриплым голосом:
— Молчать! Не смейте петь большевистские песни!
Неожиданно танцующие устремились с круга к трем высоким елям, где столпились люди. Два гардиста, оказавшись среди зевак, бросились бежать, в направлении села. Растрепанный парень в рубахе с засученными рукавами прокладывал себе дорогу в толпе девушек. Пожилая женщина в черном платке тащила за руку дочь и за что-то ей выговаривала. Два корчмаря устремились к елям, держа полные стаканы вина. Третий, толстый как бочка, на которую он забрался, вытаращил глаза, заломил руки и принялся лихорадочно укладывать бутыли с вином в два больших ящика.
Из разношерстной людской толпы раздался вдруг тонкий женский голос:
— Да ведь это наши, словаки!
Линцени забеспокоился: что происходит? Он встал, поднялся на широкий пень и, увидев среди людей группу вооруженных мужчин, прошептал со страхом в голосе:
— Мариенка, пойдем скорей, ведь это…
Сигара вывалилась из его трясущейся руки. Он схватил внучку за локоть и только теперь заметил ее неподвижный взгляд: как загипнотизированная, смотрела она на круг, посреди которого стоял плечистый молодой человек в военной гимнастерке. На боку у него висел револьвер.
— Янко, — прошептала она, и кровь бросилась ей в лицо. — Янко Приесол! Возможно ли это?
Нагнувшись к ней, Линцени увидел в глазах девушки слезы.
— Пойдем, — сказала и она, но ноги не повиновались ей.
Она сидела не шевелясь, бледная как смерть, не видя никого, кроме Янко.
Янко подошел к барабанщику и закричал:
— Играйте же, люди хотят веселиться!
Музыканты как будто очнулись от сна и заиграли чардаш. Пузатый барабанщик с усами непрерывно бил в барабан изо всех сил и лишь в момент, когда его громоздкий инструмент получал передышку, обтирал рукавом своего пожарного мундира вспотевший лоб.
Мариенка увидела, как трое партизан бросились к Людо Соколу. Партизан в форме солдата словацкой армии, в котором она узнала Пятку, приставил к спине Сокола автомат и закричал:
— Ты, пес, пойдешь с нами!
Людо Сокол побледнел как полотно, а когда второй партизан схватил его за плечо, выпучил глаза. Пот градом катился с его лба. Мариенка, избегая его взгляда, шепотом повторила деду:
— Пойдем, дедушка…
Лиыцени хотел было броситься на помощь Соколу, но передумал, схватил Мариенку за руку и голосом, полным ужаса, сказал:
— Смотри, ведут его…
Мариенка не слушала. Когда кто-то закричал, что Сокола ведут на расстрел, она ужаснулась, но потом почувствовала к нему холодное безразличие. В глубине души она даже слегка обрадовалась: если расстреляют, отец оставит ее в покое.
Партизаны вели Сокола мимо стола, где сидел Линцёни с Мариенкой. Пятка подталкивал его автоматом под ребра. Сокол повернул свое позеленевшее лицо к Мариенке.
— Мариенка! — проскулил он; в его глазах был смертельный страх.
А если его расстреляют? Имеет ли она право желать ему смерти? Может быть, попросить Янко? Но с чего начать? Неужели первые слова, которые она скажет Янко, должны быть об этом человеке?
Янко вышел из круга.
— Подожди, собака лопоухая! — закричал Пятка на Сокола.
Янко встретился взглядом с Мариенкой. Мариенка опустила глаза, а Янко покраснел. Он ждал, что она будет просить, чтобы отпустили Сокола.
«Нет, даже пальцем не пошевелю, — подумал он. — Но вдруг она решит, что я хочу ей отомстить?»
Он широко расставил ноги и сказал:
— Отпустите, его час еще не настал. Мы рассчитаемся позже.
У Сокола затряслась нижняя челюсть, он бросился в ноги Янко и протянул к нему руки.
— Клянусь своей честью, господом-богом! — кричал он, но Янко отошел от него, сердито сжал кулаки и сквозь зубы произнес:
— Чихать на ваши клятвы, все равно мы за вами придем. — Он посмотрел на Мариенку и не сумел сдержать гнев. Язвительным тоном бросил через плечо: — Получите своего жениха, барышня Захарова!
Увидев, как Сокол поднимается с земли, партизаны дружно засмеялись.
Мариенку глубоко обидело язвительное замечание Янко. Все это время она стояла, опираясь рукой о столик, ничего не понимая. В глазах ее блеснули слезы. Она вынула из кармана платочек с кружевными краями, точно такой же, какой она когда-то подарила Янко с вышитой ею монограммой «ЯП». Янко сказал с гневом:
— Возьмите же его!
