Продолжительные службы, во время которых возносились молитвы об избавлении, велись по всему Городу. День и ночь непрерывные молебствия не прекращались в храмах, за исключением собора Святой Софии — он стоял пустой, и в него никто не заходил. Нестор Искандер свидетельствовал: «Все люди стекались к святым церквам Божиим, плача, и рыдая, и руки к небу простирая, моля у Бога милости». С точки зрения православных верующих, молитва представляла собой труд, столь же необходимый для спасения Города, сколь и тяжелые ночные работы по переноске камней и хвороста для починки ограждения: таким образом поддерживалось «силовое поле» божественной защиты, окружавшей Город. Настроенные наиболее оптимистично вспоминали ряд пророчеств с противоположным смыслом: Город охраняет сама Мария, Матерь Божия, и его невозможно захватить, поскольку в нем хранится такая реликвия, как Честной Крест Господень. Если даже врагам удастся войти в Город, они смогут продвинуться не дальше колонны Константина Великого, а затем с небес сойдет ангел с мечом и обратит их в бегство.
Но беспокойство в ожидании апокалиптических событий усилилось из-за неутешительных новостей, принесенных матросами венецианского брига 23 мая, а в ночь полнолуния начало увеличиваться по нарастающей. Полнолуние, по-видимому, приходилось на следующие сутки, 24 мая, хотя дата может быть неточна. Луна играла важнейшую роль в том, что можно назвать психикой Города. Это светило, поднимающееся над медным куполом храма Святой Софии, отражающееся в спокойных водах Золотого Рога, сияющее над Босфором, являлось символом Византии с древних времен. Луна напоминала золотую монету, выкапываемую из холмов Азии каждую ночь. Вещая, непостоянная и вечная, она своим ростом и ущербом соотносились в сознании жителей с древностью Города и бесконечным числом повторяющихся временных циклов, прошедших за его жизнь. Считалось, что в последнее тысячелетие существования Земли миром правит Луна. В этот период «жизнь коротка, а судьба переменчива». В конце мая особенный страх вызывало твердое убеждение в том, что Город нельзя взять, пока луна растет. После 24 мая ей предстояло вновь пойти на убыль, и было непонятно, какое будущее ожидает горожан. Перспектива наступления этой даты наполнял население ужасом. Казалось, пророчества, звучавшие все то время, что существовал Город, сошлись в одной точке.
Понятно, что 24 мая люди ожидали сумерек с мрачными предчувствиями. После очередного дня мощного обстрела неожиданно все стихло. Наступила чудесная весенняя ночь — время, когда очарование Константинополя наиболее сильно: на западе еще видны последние отсветы дня, и слышится отдаленный шум волн, плещущихся у приморских стен. «Облаков не было, — вспоминал Барбаро, — и воздух был чист и прозрачен, как кристалл». Однако когда взошла луна (прошел час после захода солнца), глазам стражи предстало необычное зрелище. Там, где все ожидали увидеть полный золотой круг, они разглядели «всего лишь едва видную трехдневную» луну. В течение четырех часов она оставалась слаба и мала. Затем, словно в муках, «мало-помалу она стала увеличиваться до полного круга и в шестом часу ночи образовала полный диск». В частичном затмении обороняющиеся усмотрели пророчество. Они испытали огромное потрясение. Ведь растущая луна — символ турок! Разве не мелькали очертания полумесяца на знаменах, развевавшихся над лагерем Мехмеда? Согласно записям Барбаро, «императора чрезвычайно испугал этот знак, как и всех его приближенных… но турки устроили у себя в лагере великое торжество по поводу знака, ибо теперь казалось — победа достанется им». То был тяжелый удар для Константина, боровшегося за поддержку боевого духа населения Города.
На следующий день, возможно, по инициативе Константина, было решено, дабы ободрить людей, еще раз воззвать к самой Святой Деве. Вера в сверхъестественные возможности Богоматери оставалась огромной. Наиболее почитаемая ее икона, Одигитрия — «та, что указывает путь», — была талисманом, обладающим, как полагали, чудесной силой. Ее приписывали кисти святого Луки Евангелиста. С давних времен икона играла почетную роль в успешной защите Города. Во время осады Константинополя аварами в 626 году ее носили по бастионам. В 718 году, по мнению верующих, Одигитрия вновь спасла его от арабов. Поэтому громадная толпа собралась утром 25 мая близ места, где находилась икона — церкви Святого Спасителя в Хоре неподалеку от городских стен: горожане искали спасения у Девы. Одигитрию, установленную на деревянной платформе, водрузили на плечи людям, набранным из числа членов братства иконы, и покаянная процессия двинулась вниз по улице. Священники в черных рясах махали кадильницами. За ними — вероятно, босиком — шли миряне: мужчины, женщины и дети. Певчие сопровождали народ, исполняя священные гимны. Назойливо звучащие в ушах четвертьтоны песнопений, стенания людей и традиционные молитвы, обращенные к Деве-охранительнице, раздавались в утреннем воздухе; курился фимиам. Снова и снова горожане громко восклицали, моля о духовной защите: «Спаси Город Твой, да будет на то воля Твоя. Ты знаешь его. Движем Тебя пред нами, как оружие наше, оборону нашу, щит наш, военачальника нашего: да сразишься Ты за народ Свой». Считалось, будто путь подобным процессиям указывает сила, исходящая от самой иконы, подобная той, что ведет рудознатцев с «лозой» в руках.
И тут произошло нечто, оказавшее в накаленной атмосфере страха и религиозного усердия ужасающий эффект. Икона внезапным и необъяснимым образом выскользнула из рук тех, кто нес ее — это произошло «без какой-либо причины или видимой силы» — «и упала на землю». Пораженные ужасом люди с дикими криками бросились вперед, дабы вернуть изображение Девы на прежнее место, но икона прилипла к земле, словно придавленная свинцом. Поднять ее было невозможно. Долгое время священники и носильщики с криками и молитвами трудились изо всех сил, пытаясь вытащить чудотворный образ из грязи. В конце концов его вновь подняли. Однако напуганные люди сочли случившееся дурным предзнаменованием. Вскоре последовало нечто еще более ужасное. Процессия, вновь вытянувшаяся змеей, не успела пройти и нескольких шагов, как на нее обрушился жестокий шторм. В полуденном небе трещали молнии, грохотал гром. Проливной дождь и больно бьющий град поражали участников шествия в испачканных одеждах столь жестоко, что люди «не могли ни стоять, ни идти». Те, кто нес икону, в неуверенности остановились. Потоки воды низвергались по узкой улице с такой силой, что угрожали смыть детей, очутившихся у них на пути. «Многие из тех, кто участвовал в процессии, оказались в опасности: их могло унести; они могли утонуть в водах, разбушевавшихся с невероятной силой и мощью, если бы люди не схватили их и с трудом не вытащили из мчащегося потока». Движение процессии пришлось прекратить. Толпа разошлась, не сомневаясь в причинах неудачи. Святая Дева отвергла молитвы. Шторм «точно предсказал близкое разрушение всего: подобно стремительно мчащимся безжалостным потокам вод, он унесет и уничтожит все».
На следующее утро горожане пробудились и обнаружили — Город укрыл плотный туман. Очевидно, в безветренную погоду туман в неподвижном воздухе держался над Городом целый день. Все сделалось приглушенным, молчаливым, невидимым. Казалось, сама природа подтачивает волю обороняющихся. Объяснение туману, появившемуся «не в сезон», можно было дать лишь одно: «Господь удаляется, оставляет Город, отвергает его и полностью отворачивается от него. Ибо Господь скрывается в облаке; так он появляется и так вновь исчезает». К вечеру атмосфера, казалось, стала еще плотнее. «Над Городом начала сгущаться великая тьма». И тут жители узрели нечто еще более странное. Вначале стражи, стоявшие на стенах, увидели Константинополь озаренным огнями, как будто враг поджег его. В тревоге люди побежали посмотреть, что случилось. Когда же они взглянули на храм Святой Софии, то громко закричали. Над куполом мерцал странный свет. Нестор Искандер (легко поддававшийся волнению) так описывал увиденное: «В куполе великой церкви Премудрости Божией из окон взметнулось огромное пламя, и долгое время был объят огнем купол церковный. И собралось все пламя воедино, и воссиял свет неописуемый, и поднялся к небу. Люди же, видя это, начали горько плакать, взывая: «Господи помилуй!» Когда же огонь достиг небес, отверзлись двери небесные и, приняв в себя огонь, снова затворились». Верующим казалось ясно — Господь покинул Константинополь. В османском лагере неестественно плотный воздух и неземное свечение подействовали на войска сходным образом: они вызвали неуверенность и панику. Мехмед не мог уснуть в своей палатке. Когда он увидел сияние над Городом, то поначалу испугался и послал за муллами,
